Смерть и немного любви - Александра Маринина

– Мне машинка еще дня два не будет нужна. Я сначалапрочитаю книжку полностью, от начала до конца, чтобы «въехать» в стиль автора,в его замысел. И только после этого начну делать перевод. И потом, если я вещьпредварительно не прочту, мне любопытство мешает переводить. Мне же интересно,что будет дальше, чем дело кончится, поэтому так и подмывает перестать печататьрусский текст и завалиться на диван читать.

– Понятно. Кстати, Асенька, я хотел тебе напомнить, чтонаше супружество подразумевает и общий бюджет. Ты об этом не забыла?

– Я об этом как-то не думала, – призналась Настя.

– Вот и напрасно. И поскольку заработки у меня бываютдовольно приличные, я думаю, тебе нет смысла больше заниматься переводами.Может, договоримся, что это в последний раз?

– Не сердись, Лешик, но – нет. Во-первых, я привыклатак проводить свой отпуск. И во-вторых, мне это нравится и позволяетподдерживать знание языков. А в-третьих, я терпеть не могу просить деньги.Предпочитаю иметь свои.

– Аська, твоя независимость приобретает оскорбительныеформы, – рассмеялся Чистяков, но глаза его помрачнели, и Настя поняла, чтоон обиделся.

Она уже собралась сказать ему что-нибудь ласковое, чтобысгладить неловкость, но в этот момент зазвонил телефон.

Это был Юра Коротков, и голос у него был странный.

– Ася, ты трезвая? – спросил он первым делом.

– Обижаешь, начальник, – пошутила она. – Тыкогда-нибудь видел меня нетрезвой?

– Но у тебя и свадьбы никогда не было. Соображатьможешь или не приставать к тебе сегодня?

– Приставай. Есть новости?

– И еще какие. Ты стоишь или сидишь?

– Стою.

– Тогда сядь.

Настя подтащила телефонный аппарат к креслу и уселасьпоудобнее.

– Ну, села.

– Сегодня в десять утра в Кунцевском загсе застрелилиневесту. Я только недавно узнал. Там были ребята из округа, группу с Петровкине вызывали.

– Что?!

– Погоди, Ася, это еще не все. Одна из девушек-невестрассказала, что вчера, накануне свадьбы, она получила письмо в беломнеподписанном конверте. Догадываешься, что в нем было написано?

– Не может быть, – прошептала она внезапноохрипшим голосом и судорожно откашлялась. – Ты меня разыгрываешь.

– Ни в одном глазу. Так что оставь в покое своегоАртюхина, он к этому никакого отношения не имеет. Тут что-то другое,посерьезнее.

– Юрка, я ничего не понимаю. Два одинаковых письма идва совершенно одинаковых убийства? Оба в один день, в загсах, и оба разапогибли не те девушки, которые получили письма? Этого не может быть. Так небывает.

– Подруга, ты изменяешь сама себе, – заметилКоротков. – Это же ты постоянно твердишь, что в нашем деле нет таких слов.В жизни бывает все что угодно.

– Ты прав. В жизни бывает все что угодно, –задумчиво повторила она. – Но все должно иметь свое объяснение. Надотолько его придумать.

– Правильно. Вот и займись этим.

– А что Шевцов? Сделал фотографии?

– Сделал. Хочешь посмотреть?

– Хочу.

– Когда?

– Давай завтра. Можешь?

– Я-то могу, да боюсь, меня твой новоиспеченный мужприбьет.

– Не прибьет. Приезжай завтра с утра, часам кодиннадцати.

– Ладно. Делаешь из меня камикадзе…

Настя положила трубку и неподвижно застыла в кресле. Одноубийство еще можно было объяснить ошибкой преступника, выстрелившего не в тужертву. Но два?! Две ошибки в один день – не многовато ли? А если не былоникакой ошибки? Если все это не более чем ловкий камуфляж? Тогда следуетпризнать, что одна из потерпевших была именно той жертвой, которую наметилпреступник, а все остальное – маскировка, чтобы заморочить голову милиции. Номаскировка, требующая невероятно тщательной подготовки и огромных усилий.

А если все-таки ошибки? Можно ли найти им какое-тообъяснение? И если это так, то между ней, Настей, и той второй девушкой,которая тоже получила письмо, должна быть какая-то связь.

Она настолько погрузилась в свои мысли, что не заметила, какв комнату вошел Чистяков.

– Что-нибудь случилось?

– Случилось. Еще одно убийство в загсе. Леш, включимозги, а?

– Включил. Давай вводную.

– Только сохраняй спокойствие, хорошо?

– Постараюсь.

– Представь себе, что вместо Галины Карташовой должныбыли убить меня. Как ты считаешь, преступник мог обознаться? Мог он принять ееза меня?

– Ася, ты меня пугаешь. Откуда такие чудовищныепредположения?

– Неважно. Но я ведь себя со стороны не вижу, поэтомумне трудно судить. Вот ты и скажи мне, есть между мной и этой девушкой что-тообщее?

– Я не понимаю…

– Хорошо, я объясню. Сегодня утром я получила письмо сугрозой и считаю, что его написал человек, который знает меня в лицо. В загсе яэтого человека не видела, но это ничего не означает, потому что я по сторонамне смотрела и его не искала. Если стрелял он, то ошибиться он не мог, он менязнает и в последний раз видел не далее как вчера вечером. Значит, он кого-тонанял и дал ему мое описание. Вот я и спрашиваю тебя, можно ли было насперепутать, исходя из словесного описания?

– Нет, ничего общего, кроме цвета волос, – твердоответил Чистяков. – Но ты забыла одну важную вещь, Асенька.

– Какую?

– Сегодня тебя вообще нельзя было узнать по словесномуописанию. Дай-ка мне ту фотографию, которую тебе сделали на крылечке.

Настя полезла в сумку и достала сделанный «Полароидом»снимок.

– А теперь подойди к зеркалу. Видишь? В зеркале ты –такая, какой бываешь каждый день. Именно такой тебя и видел тот тип, с которымты встречалась вчера. Верно? Ну и скажи мне теперь, сильно ты похожа на своюсегодняшнюю фотографию? Можно было тебя узнать по описанию?

– Вот черт! – с досадой бросила она. – Как жея об этом не подумала? Тогда можно предположить, что, не найдя меня поописанию, он выяснил номер моей очереди на регистрацию, нашел тех, у кого быладевятая очередь, и узнал, кто идет следующим. Вот и все. Как просто!

– Что – просто? Анастасия, что ты несешь? Тебя хотятубить? – с тревогой спросил Леша.

– Вполне возможно. Да не пугайся ты, его уже задержали.Если, конечно, это он.

– А есть другие варианты?

– Сколько хочешь. Например, убить хотели Карташову, аписьма и второе убийство – для отвода глаз. Убить хотели ту девушку, которойприслали точно такое же письмо, как и мне. Или убить хотели ту, которую изастрелили в Кунцеве. Одна из нас четверых – настоящая жертва, а все остальное– спектакль.