Смерть и немного любви - Александра Маринина

– У меня есть.

– Давай звони быстро и пойдем, неудобно так надолгоуходить.

Настя благодарно чмокнула его в щеку и набрала номерзаведующей загсом.

– Ну что там? – спросила она без предисловий,когда к телефону подозвали Короткова.

– Ничего нового, – уныло ответил тот. –Фотографа, Шевцова этого, отпустили в лабораторию печатать снимки. К вечеруобещал все сделать. Может, на них что-нибудь увидим. Всех присутствующихпроверяем на знакомство с потерпевшей и с Артюхиным. Оружия не нашли. В общем,тяжко. Народу много, но нельзя их держать здесь до бесконечности, всех ждутгости. Придется отпускать.

– Посторонних не обнаружили?

– Нет. Все, кто есть, приехали с брачующимися. Гости,родственники, свидетели. Ни одного подозрительного лица.

– Значит, успел сбежать.

– Значит, успел, – подтвердил Коротков с тоской вголосе. – А тебе как празднуется?

– Кусок в горло не лезет. Ладно, счастливо.

Они вернулись в зал как раз в тот момент, когда Даша иАлександр в очередной раз целовались. Настя сразу наткнулась на вопрошающийвзгляд Чистякова.

– Ну что там? – тихонько спросил он, невольноповторив те же самые слова, которые сама Настя только что сказала Короткову.

– Где?

– Ты же звонить ходила.

– Как ты догадался?

– А то я тебя не знаю, – усмехнулсяЧистяков. – Аська, я человек с нормальной психикой, и преданность работеменя не раздражает. Может, я тебя как раз за это и люблю.

– Да? А я тебя люблю за другое.

– За что же, интересно?

– За то, что ты меня знаешь и не раздражаешься. Давайвыпьем.

– Я за рулем.

– Ну просто подними бокал. Я тост скажу.

Настя решительно поднялась с места с бокалом в руке.

– Можно мне несколько слов? Те, кто меня давно знает,наверное, удивляются, с чего это мы с Алексеем решили оформить наши отношения.Поэтому я скажу, чтобы не было недоразумений и недомолвок. Оказывается, я многолет не понимала, что люблю его. Я думала, что он просто очень хороший человек ия к нему привязана. А потом я вдруг поняла, что он – единственный и я еголюблю. И как только я это поняла, мы сразу помчались в загс подавать заявление.Вот!

– Что – вот? – подал голос Павел Иванович сдругого конца стола. – Не вот, а горько!

– Горько! – подхватили остальные.

* * *

Черное и белое, белое и черное. Женихи и невесты, невесты иженихи… О господи, как я вас всех ненавижу!

Я ненавижу всех черных, потому что черное – это зло.

Я ненавижу всех белых, потому что белые меня отвергли.

Я надену черное и буду смотреть на вас, выряженных в белыеодежды, копошащихся там, вдали от меня. Ибо вы никогда не приблизитесь ко мне.

Ибо вы меня отвергли…

* * *

Домой они вернулись рано, еще не было семи часов. Первымделом Настя сняла костюм и влезла в уютный, удобный домашний халат. Она оченьуставала, когда приходилось носить «приличную» одежду и туфли на каблуках, ичувствовала себя свободно и комфортно только в джинсах, свитерах и кроссовках.

Напряжение ее не отпускало, и она никак не могла сосредоточитьсяна простых домашних делах. Надо ли готовить ужин, или того, что они съели вресторане, организму хватит до утра? Приглашать ли на завтра гостей илипренебречь традициями? Где газета с программой телепередач?

Она помнила, что должна что-то сделать, кому-то позвонить,но никак не могла вспомнить, кому и зачем. В ресторане, при гостях и родителях,ей удавалось держать себя в руках, но теперь страх полностью овладел ею. Онапонимала, что должна, обязана поговорить с Лешей, потому что если Артюхин в самомделе решил на нее воздействовать, то ее муж находится под такой же угрозой, чтои она сама. Но, может быть, Артюхин не замешан в сегодняшнем убийстве ГалиныКарташовой? Может быть, все это не более чем чудовищное совпадение?

Наконец она сообразила, что собиралась звонить Ольшанскому.

– Должен тебя огорчить, Каменская, – сообщил ейКонстантин Михайлович. – Артюхина я задержал, а вот пальцев его на письменет.

– А чьи есть? – глупо спросила она.

– Чьи-то есть, но чьи – неизвестно. Мне Коротковзвонил, так что я в курсе твоих приключений в загсе. Мы, конечно, возьмемотпечатки у всех, кто там присутствовал, и сравним со следами на письме. Но этодолгая песня.

– А что Артюхин говорит?

– Да что он может говорить? Отрицает все, естественно.Но я его дожму, ты не сомневайся. Я и раньше был уверен, что он виновен в томизнасиловании, только его железное алиби меня смущало. А теперь у меня рукиразвязаны. Кроме того, сегодня я узнал, что он завязан с транзитом наркотиков.

– Когда вы его задержали?

– Около двух часов дня…

Разговор с Ольшанским облегчения не принес. Чувствоопасности не утихало, и Настя решила попробовать отвлечься хоть на что-нибудь.Она вышла на кухню, где Чистяков уже разложил на столе свои книги и углубился вработу.

– Лешик, давай устроим свой собственный праздник.Вдвоем. И напьемся.

Алексей поднял на нее изумленные глаза.

– Асенька, что с тобой? Да ты сама не своя отсегодняшних событий. Тебе отдыхать надо, а не праздновать.

– Глупости. У нас сегодня свадьба. В конце концов, мы стобой шли к ней пятнадцать лет. Убирай свои книжки и доставай шампанское.

– Ты же не любишь шампанское, – заметил Чистяков сулыбкой, но книги все-таки убрал.

– Но больше ничего нет.

– Кто сказал? Есть твой любимый мартини.

– Откуда?!

– Ну как откуда? Из торговой точки, откуда же еще. Ясам его не делаю.

– Лешик, я тебя обожаю!

Она обняла мужа и крепко прижалась к нему.

После выпитого маленькими глоточками мартини ей стало легче.Ледяные пальцы стали теплыми, бледное лицо слегка порозовело, комок внутрисловно разжался, и она смогла глубоко вздохнуть.

– Лешик, какие у нас планы на завтра? – спросилаона, расслабленно откидываясь на спинку стула и вытягивая ноги.

– Спать, спать и спать до полного умопомрачения. А тампосмотрим.

– Господи, хорошо-то как, – блаженно протянулаНастя. – Мы выспимся, а потом ты поведешь меня гулять. Мы будем гулятьдолго-долго, пока у меня ноги не заноют, потом пообедаем и сядем за работу. Яуступаю тебе компьютер.

– А как же ты? Опять будешь на машинке стучать?