Генрих VIII. Жизнь королевского двора - Элисон Уэйр

читая его45, он испытал большое облегчение: ему больше не угрожала война с императором, который до последнего держал сторону Екатерины. Генрих и Анна теперь появлялись при дворе в атласных нарядах желтого цвета – обозначавшего траур по королям, по тогдашнему испанскому обычаю, – а также, согласно одному имперскому источнику, в лиловых. При этом в целом обстановка была скорее праздничной, чем скорбной: король под звуки труб внес в церковь свою дочь Елизавету для участия в торжественной мессе, а потом гордо показывал ее придворным на банкете, за которым последовали танцы и турнирные поединки46.

Сорокачетырехлетний Генрих иногда участвовал в турнирах, однако перестал делать это после 24 января 1536 года, когда во время состязаний в Гринвиче он, облаченный в полный доспех, был сбит с лошади соперником. Король упал на землю, а сверху на него повалился конь, тоже в защитном снаряжении. Король пролежал без сознания два часа. «Он так тяжело упал – чудо, что не разбился насмерть: таково было общее мнение», – писал Шапюи47. В какой-то момент даже возникли опасения, что Генрих умер, и герцог Норфолк поспешил к королеве с этой новостью. Однако король пришел в себя и «не получил никаких ранений»48. Хотя поединки остались в прошлом, он, как и прежде, с удовольствием скакал верхом и много гулял.

Некоторые современные авторы высказывают предположение, что это происшествие привело к повреждению мозга, которое влияло на мыслительные способности и поведение короля в последний период его жизни. Однако нет никаких сообщений о внезапной перемене в характере Генриха, которые подтверждали бы эту теорию. Если бы такие изменения произошли, современники не преминули бы отметить это. Но все же падение могло обострить боль от язвы на ноге или остеомиелита либо спровоцировать разрыв варикозной вены, позднее приведший к тромбозу. Генриха уже беспокоила одна нога, и это могло вызвать болезненные проявления на другой.

К 29 января, когда Екатерину Арагонскую похоронили в соборе Петерборо, Генрих еще не оправился от болезни. Главной плакальщицей была Франсес Брэндон, маркиза Дорсет, которой помогали леди Уиллоуби и ее дочь, юная герцогиня Саффолк. Король облачился в черное и посетил заупокойную мессу в Гринвиче.

Тогда же у Анны начались преждевременные роды. Как сообщил утром того дня один из слуг Эксетера в разговоре с Шапюи, расстроенный сверх меры король сказал одному из своих джентльменов, что его околдовали и заставили вступить в этот брак, «а потому он считает его недействительным. Это очевидно, так как Господь не допускает появления у них отпрыска мужского пола, и король полагает, что может взять себе другую жену»50. После случившегося у королевы выкидыша Шапюи узнал, что зародыш «имел вид пятнадцатинедельного мальчика», и выразил общее мнение: все считают, что у Анны есть «изъяны в телосложении» и это не дает ей вынашивать здоровых детей51. Некоторые даже полагали, будто она вообще не была беременна52.

Потеря сына стала жестоким разочарованием и для Генриха, и для Анны, которая относила это несчастье на счет потрясения из-за принесенного Норфолком известия о смерти короля и своих переживаний по поводу измен Генриха53. Придя к ней, король с горечью сказал: «Я вижу, что Господь не даст мне мальчиков. Когда вы оправитесь, я поговорю с вами»54.

47

«Раскаты грома вокруг трона»

В начале февраля 1536 года король покинул Гринвич и отправился в Йорк-плейс – праздновать Масленицу и присутствовать на последней сессии Парламента Реформации, которая продолжалась с 4 февраля по 14 апреля. Королева и Джейн Сеймур оставались в Гринвиче, Анна же к 24 февраля перебралась в Йорк-плейс, где они с Генрихом отмечали День святого Матфея. Шапюи утверждает, что король был в достаточной мере тронут, увидев, как опечалена Анна из-за его увлечения Джейн, и по случаю этого торжества покинул последнюю ради нее1. Тем не менее Генрих часто посещал Гринвич и ухаживал за Джейн, испытывая к ней все возраставшую страсть. Однако Шапюи не придавал большого значения слухам о желании короля жениться на ней2.

Третьего марта сэр Эдвард Сеймур был назначен джентльменом Личных покоев. Он и его брат Томас ожидали больших почестей и выгод от связи их сестры с королем. Томас и Эдвард, а также их друзья из числа консерваторов – сэр Николас Кэрью, лорд Монтегю и его брат Джеффри Поул, маркиз Эксетер и сэр Томас Элиот – побуждали Джейн не уступать своему обожателю и выжать все возможное из этих отношений. Не приходится сомневаться в том, что Сеймуры и их союзники, являвшиеся также врагами Анны и сторонниками Марии, намеревались использовать Джейн для свержения королевы и обеспечения своих интересов. Джейн, обладавшая ортодоксальными религиозными убеждениями и с симпатией относившаяся к леди Марии, стала их послушным орудием.

Она видела, что подобная тактика пошла на пользу Анне Болейн, и теперь искусно разыгрывала роль скромной девушки. Когда в марте король прислал ей письмо и кошелек с золотыми соверенами, она встала на колени, поцеловала письмо и вернула гонцу то и другое, сказав, что сможет взять приданое у короля, только когда найдет себе мужа3. Впечатленный таким добродетельным поведением, Генрих пообещал, что будет приходить к Джейн для бесед «только в присутствии ее родственников»4. В марте Кромвель освободил свои комнаты в Гринвиче: из них в личные покои короля вел тайный ход. Эти помещения заняли сэр Эдвард и леди Сеймур, дабы играть роль наперсников короля, когда тот пойдет «по особой галерее, никем не замеченный» и целомудренно признается Джейн в своих чувствах5.

Но даже эти меры предосторожности не позволили утаить правду. В конце марта Кромвель, многозначительно улыбаясь, заверил Шапюи: «Хотя король в прошлом нередко увлекался дамами, я полагаю, отныне он станет вести более благонравную жизнь и уже не переменится». Но к тому моменту посол уже все знал о Джейн Сеймур, которую считал лишь очередной любовницей короля, одной из многих. Отзываясь о ней как о «даме, которой служит [король]», что подразумевало скорее куртуазные, чем сексуальные отношения, он тем не менее был невысокого мнения о ее добродетели. В письме к императору Шапюи указывал: «Представьте себе, может ли она, будучи англичанкой и долго прожив при дворе, не считать грехом то, что до сих пор остается девственницей», и добавлял, что «есть множество свидетелей противоположного»6.

В течение февраля, марта и апреля 1536 года Анна вовсе не выглядела обреченной, какой ее рисуют многие биографы: ее положение было на удивление прочным. Выкидыш, похоже, не привел к отчуждению короля