Нечестивый Консульт - Р. Скотт Бэккер

Сыны человеческие, собравшиеся внутри разгромленной скорлупы Высокой Суоль, издали яростный рёв.

* * *

Стержни Небес ограждали Голготтерат столбами сияющего белого свечения, выхватывающего из мрака, чёрным болотом растёкшегося вокруг нечестивой цитадели, сокрытые им события и подробности. Невероятная громада Высокого Рога воздвигалась над крепостью, будучи ясно видимой из-за множества сверкающих, перекошенных образов – искривлённых выпуклой оболочкой Рога отражений гностических Стержней. Свет распространялся вовне, изливаясь на кишащие мерзостью пустоши и являя взору проблески кошмаров, проступающих на краю клубящейся тьмы – невообразимые множества толпящихся шранков, чья алебастрово-белая кожа отсвечивала в черноте, а красота, соседствующая с этой скотской толчеёй, ужасала сердца. Топчущие невидимую под их копошащейся плотью землю, шранчьи кланы то неуверенно, как-то по-жабьи, тянулись вперёд, то чудовищным бледным потоком бросались на Воинство, завывая от обуревающей их злобы и похоти. То тут, то там свирепые спазмы нарушали тяжеловесный круговорот Орды, когда тараторящие множества, вовлечённые в могучее движение, вдруг разбивали её спиральные рукава на клочья бурлящих облаков – отсвечивающих белой кожей областей, внезапно вскипающих яростной жестикуляцией…

Голготтерат превратился в плот, очутившийся в клокочущем отвратительном море.

Но они были тут не одни, ибо над темнеющей равниной вдруг появились какие-то блуждающие огни.

Адепты Имперского Сайка первыми заметили их в этой непроглядной темноте. Поначалу огни были едва зримыми, слабыми и дрожащими, напоминая размазанные кровоподтёки, пятнающие нутро Пелены еле заметным свечением, точно мерцание горящих свечей, виднеющееся сквозь промасленную ткань. Те адепты Сайка, что находились в громадной глотке Склонённого Рога, ничего не заметили из-за сияния Драконьих Голов, калейдоскопическими отражениями скользящих по вздымающимся вокруг золотым стенам. Однако те, что находились снаружи, в тени сокрушённого исполина, отчётливо видели их – всполохи света, медленно движущиеся в неком едва уловимом согласии, словно проблески молний приближающегося грозового фронта…

Но появились они лишь на краткое время.

* * *

Бархатная тишина опустилась на Золотой Зал, хотя вокруг Высокого Рога весь Мир вопил и исходил слюной.

– Мы не покоряли Консульт… – молвила одноглазая фигура.

– Мы вошли в него, – продолжила четвёртая голосом, словно бы сплетённым из шелеста тростника. Этот человек также нёс на своём теле множество шрамов – и шрамов поверх шрамов, – но при этом выделялся, в первую очередь, железными скобами, охватывавшими его голову и плечи.

– Лишь Шауриатис воспротивился нам, – объяснила пятая фигура. Шрамы, столь же неисчислимые, как и у его соседа, иссекали все видимые участки его кожи, причём в случае последнего дунианина их было гораздо больше, хотя размерами своими и глубиной они были меньше, будто бы этому человеку довелось претерпеть испытания пусть менее драматичные, но более многочисленные. Однако же, по-видимому, что-то пошло не так, ибо почти две трети его нижней губы были удалены, являя взору блестящие дёсны и зубы, торчащие из-под полога верхней.

– Посему лишь Шауриатис и был уничтожен.

– Прочие же, – сказал тот, что выглядел невредимым, – попросту сочли наш Довод неоспоримым.

– Как сочтёшь и ты, – заявил обожжённый.

Дуниане правят Голготтератом – дуниане!

– Но как раз этот вопрос и требует разрешения, – ответил Анасуримбор. – Кто-то из нас обладает Вящим Доводом. Либо Консульт, либо Ордалия занимают место, принадлежащее оппоненту, и каждый исходит из предположения, что именно он владеет им по праву.

Хотя Маловеби едва осознавал смысл и значение сказанного, он понимал достаточно, чтобы знать – здесь и сейчас ведётся подлинная, а не фигурально-иносказательная битва.

– Однако же имеет место простой факт, – сказал невредимый дунианин, – именно мы тщательно изучили Ковчег.

– А ты нет, – закончил обожжённый.

Если среди представителей человеческого рода слова всегда считались чем-то вроде невесомого мусора – «скрученными одеяниями алчности», как называл их Мемгова, – то здесь, среди дуниан, они обладали тяжестью и твёрдостью железных инструментов. Они представляли собой бастионы, воздвигающиеся за время, потребное для единственного вдоха и сносимые до основания на вдохе следующем – причём так обстояли дела для обеих сторон!

В этом было нечто чудесное… и тревожное!

– Я признаю это, – сказал Анасуримбор, и без малейшего нежелания в голосе.

Невредимый дунианин поднял руку – жестом, который после предшествовавшей ему неподвижности поражал своей резкостью – и поманил кого-то из-за спины Аспект-Императора.

– Ауракс! – позвал он. – Подойди-ка!

Маловеби предположил, что Аспект-Император, не двигаясь с места, полуобернулся, дабы не столкнуться с какой-нибудь неожиданностью. Поле зрения колдуна Мбимаю дёрнулось, а затем сместилось, ибо его голова перекатилась так, что теперь висела перпендикулярно бедру Анасуримбора, и посему, когда тот вновь повернулся к Изувеченным, Маловеби обнаружил, что смотрит на золотой плавник, торчащий из чёрного пола, и видит собственный лик, проступающий среди отливающих золотом отражений.

– Инхорои пережили свои истоки, – сказал одноглазый монах.

Это был он… он сам, взирающий из какого-то кожаного мешка, подвешенного на поясе Анасуримбора Келлхуса за чёрные волосы…

Будь он проклят! Будь проклят Ликаро! Пусть всех его жён настигнет проказа!

– Если мы воздвигли стены, чтобы защититься от нашего прошлого, – сказал дунианин, голова которого была опутана проволокой, – инхорои сочли стены неуместными.

Взгляд на то, чем он стал, заставил мага Извази ощутить головокружение и удушье – ощущение тянущей пустоты в том месте, где должны были быть его внутренности. Будь он проклят! Будь проклято его коварство! Оторвав взгляд от декапитанта, Маловеби воззрился на чёрный с золотом мир, отражающийся всё в том же золоте, – блеск самой алчности, будто бы помноженной на что-то приторно-мерзкое. Аспект-Император стоял уверенно и прямо, львиная грива его волос казалась из-за несовершенства металла размытой, чёрная рукоять Эншойи наискось выступала над его левым плечом, а складки безупречно белых облачений играли и переливались всеми оттенками жёлтого. Изувеченные один за другим стояли в глубине зала позади Анасуримбора, и каждый следующий из них казался меньше предыдущего.

– Скажи ему, Ауракс.

Инхорой, отражение которого застыло в какой-то ямочке на металле, казался одновременно и жалким и нелепым – его туловище изогнулось, точно травинка, а когти казались дорожками расплавленного воска.

– Гдееее? – проскрежетало оно с негодующим поскуливанием. – Где мой брааат?

Оплывшее видение сделало шаг, и безумное искажение превратилось в уже похожий на себя лик Ауракса.