"Еврейское слово". Колонки - Анатолий Найман

Жертвы если чего и ждут, то только сочувствия: взвешенная логика суждений по их поводу их возмущает. Масса, задетая чьей-то независимой позицией, не терпит инакомыслия. Быть одиночкой, экспатриантом, ассимилянтом требует мужества. Свобода говорить то, что думаешь, идя против мейнстрима, предполагает мужество сугубое. Сократ. Спиноза. Ханна Арендт.

Мое детство пришлось на Отечественную войну. Казаки-разбойники – игра бессмертная, ее характер конкретизируется в зависимости от внешних обстоятельств. С 1941-го года и почти до конца 40-х она называлась русские-немцы. В команду русских хотели попасть все, в немцев никто. Самые сильные и влиятельные, естественно, становились русскими. Мало того, они также и распределяли, кто будет кем. Немцам рассчитывать было не на что, выглядели они после распределения до того жалко, что тоска брала и схватываться с ними. Матерных слов дети тогда выкрикивали не в пример меньше, чем сейчас, но «фашисты», «бей фашистов» в сторону немецких слабаков – постоянно. Ответить тем было нечего, коммунизм сиял ангельской чистотой, ГУЛаг был его хрустальным бастионом, «коммуняк» еще не изобрели. Да в голову никому не пришло бы сопоставить. Хуже фашистов, короче, никого не было. Само отношение к этому имени, к фашистам как реальным субъектам оставалось в мозгу лишь некоторого взрослого меньшинства. В звакуации, в Ташкенте, у Ахматовой была комната в деревянном двухэтажном доме, над ней жили «антифашисты» – бежавшие от Гитлера немецкие, австрийские коммунисты, евреи. Они так ссорились и ругались, что она однажды сказала: «Если антифашисты такие, какие же фашисты?» – отзвук живого отношения к слову.

Неделю назад я посмотрел кусок телешоу, в течение десяти минут. Выключил не потому, что был возмущен, – чувств не вызвало никаких: выключил от беспросветности скуки. На экране бесновались люди с физиономиями, выражавшими непримиримость к неправде, которую они собрались изобличить. Ни такой непримиримости с раздутыми ноздрями, ни такой неправды, какие они изображали, реальных нет. Ясно было, что на самом деле они или ввели себя в состояние одержимости типа вуду, или актерствуют, очень плохо. В любом случае их возбужденность выдавала вранье. Подтверждением – и своего рода объяснением, – был экран, на фоне которого все происходило. С него что-то говорил по-украински Ярош, глава «Правого сектора». Спокойно, но непонятно что: если перевод и был, его заглушала истерика выступавших в московской студии. Казалось бы, слово «скука» здесь неподходящее, но я еще студентом прочел книгу Оруэлла «1984», и описание в ней «двухминутки ненависти» раз навсегда запало в душу. В продолжение жизни, и до и после чтения, я этих двух- и десяти- и ста-минуток насмотрелся сперва до тошноты, потом до привычки. Телеведущий тыкал пальцем в одного, другого, и те заходились в исступлении: «Меня! Меня туда пошлите!» В смысле – наведу порядок.

Ключевое слово было «фашисты». Со времени войны прошло 70 лет, с глобусом и человечеством произошло то, что произошло, появились бывшие фашисты, профашисты, неофашисты. В большинстве стран они вне закона, с ними идет борьба, их выявляют, судят. Официальная позиция России: фашизм необсуждаемое зло. Она совпадает с моей и еще многих людей. У других, их поменьше, но тоже немалое число, напротив, – что и обсуждаемое, и даже, может, не совсем зло. Так или иначе, фашизм на территории нашей страны категория сугубо отрицательная, и непохоже, что в обозримом будущем это положение изменится. Одна из причин, почему память о давно кончившейся войне так долго поддерживается и торжественно отмечается у нас на государственном уровне, выражена в максиме «мы избавили мир от фашизма». Поэтому называние украинцев с Майдана фашиствующими молодчиками, по расчету наших пропагандистов, должно Майдан заклеймить. Так же как настроенных пророссийски его противников, называемых в телевизоре активистами, возвысить. Сильно в этом сомневаюсь.

Порядок, который наводят в чужой стране, всегда один и тот же. Киев в 1940-е в полноте оценил более чем двухлетний немецкий орднунг. Будапешт в 56-м году, Прага в 68-м – советский. Понятно, что не телевизионный сбор платной публики в Останкине, аплодирующей тем, кого перед камерой представляют журналистами и политологами, определяет политику государства. Они – группа разогрева. Но от них разогреваются арматурные стержни в руках люмпенов, которых в зависимости от конъюнктуры ведущий подаст сегодня как дружинников, завтра как экстремистов. Я пишу об этом с горечью, а не с пафосом. Моя колонка вообще не политическая, политика – занятие людей, с которыми я не нахожу в себе ничего общего. Я реагирую, с отвращением, на неправду, на заведомый обман, на манеру, в которой принято врать и обманывать, – это да. Но если меня спросить, как бы я предпочел, чтобы Россия и Украина были связаны, я не знаю, что ответить. Украинцы, которые хотят жить заодно с Европой, не глупее наших, которые этого не хотят. Жаль только, что не умнее.

В совсем ранней молодости Бродский в общем разговоре о преступности советской власти произнес фразу: «Что бы мы делали без Гитлера». Он имел в виду, что наш круг и ему подобные ставили террор в Третьем рейхе и в СССР на одну доску; и пропаганда, обличая Гитлера, только давала обоснование сопоставлять режимы. Сейчас Дума хочет принять меры по запрещению таких параллелей. За три четверти века содержание слов «фашизм» и «коммунизм» изменилось неузнаваемо. Так же как «Гитлер» и «Сталин». Есть такая книга Даниила Андреева – «Роза мира». Она объясняет земные события их сцепкой с потусторонними. Читал давно и сейчас уже не помню, какое адское существо кем на земле управляло, но мерещится, что Сталиным что-то вроде Джругра, а Гитлером Друккарг (прошу простить, если ошибся). Телешоу вопило о регионалах-интернационалистах и бандеровцах-нацистах, а я думал, как Джугашвили и Шикльгрубер превратились в свои знаменитые псевдонимы, которые, триллион раз повторенные, сносились до абстракций и бессмысленных ярлыков… Есть способ избежать неприятных нам сопоставлений более органичный и более радикальный, чем думский. Не поступать так, не вести себя так, не произносить таких речей, чтобы кому-то на ум приходили очередные нелестные для нас сравнения. В частности, и по случаю украинской революции. Чтобы через 70 лет не обсуждать меры противодействия подобным сближениям. Если будет кому обсуждать.

В конце прошлого года в Центре Толерантности при Еврейском музее показали документальный фильм «Последний белый рыцарь». Историю личных, почти полувековых отношений режиссера, канадского еврея Пола Зальцмана, с пожизненным ку-клукс-клановцем Дилеем де ла Беквитом. Один из заметных членов организации, он родился в маленьком городке в штате Миссисипи и, как места жительства и образа жизни никогда не менял, так и образа мыслей и убеждений. В 1965 году Зальцман, активный 20-летний правозащитник, студент университета, приехал туда побуждать негров, изрядно запуганных и инертных, регистрироваться в списках избирателей. Когда он подходил к помпезному зданию, где в это время местный Ку-Клукс-Клан проводил очередной официальный съезд, его окликнули парни, кучковавшиеся около автомобиля. После полуминутного объяснения Беквит въехал ему кулаком в висок. Тот упал, но нашел силы вскочить и стал удирать – про что Беквит, уже пожилой, смеясь, говорит с экрана: «Да, бегал ты быстрее нас». Но так как это Америка, Зальцман подал на него в суд, куда Беквит вынужден был явиться. Но так как это Миссисипи, белый судья обвинение отвел как бездоказательное… Мы про все это читали у Бичер-Стоу, Фолкнера, Болдуина и многих других, включая самого Марка Твена.