Королевский лес. Роман об Англии - Эдвард Резерфорд

Поначалу судья Джеффрис держался мягко. Его широкое лицо, изрядно похожее на лик черепа, подалось вперед. Он назвал Данна приятелем и напомнил, что тот должен приложить все усилия к изложению правды. Данн, с надеждой в водянистых голубых глазах, начал свой рассказ и произнес первую фразу.

Но судья Джеффрис сразу его перебил:

– Осторожнее, приятель. Начни заново. Когда, ты говоришь, впервые отправился в путь? – (Еще пара фраз, и снова задержка.) – Что ты несешь? Я знаю больше, чем ты думаешь. Как ты нашел Мойлс-Корт?

– При помощи провожатого по имени Томас.

– Где он? Пусть поднимется.

К удивлению Бетти, встал Уильям Фурзи. Так вот кто такой загадочный Томас. Но что это значит?

Теперь судья Джеффрис развернулся вовсю. За адресованным Данну вопросом тут же следовал другой, заданный в ходе перекрестного допроса. Через несколько минут стало ясно, что Данн путается. Пытаясь не навредить Фурзи и еще не поняв, что тот его и выдал, он глупо сказал, что Фурзи не приводил их в Мойлс-Корт во второй раз, и вскоре увяз в трясине противоречий.

– Увы и ах! – с жестоким сарказмом воскликнул судья Джеффрис. – Давай же освежи немного свою память.

По мере роста отчаяния в водянистых глазах несчастного пекаря судья представился Бетти котом, играющим с мышью. Все больше путаясь, Данн сообщил мелкую подробность, которая противоречила сказанному ранее.

Джеффрис ухватился за нее.

– Негодяй! – Его голос разнесся так далеко, что казалось, сотряс весь зал. – Ты думаешь, что Господь небес не есть Господь истины? Единственно по Его милосердию Он не отправил тебя немедля в ад! Господи Иисусе!

И целых две минуты, ярясь на бедного пекаря, самый могущественный судья в королевстве, повелевавший жизнью и смертью, ревел и орал на него, пока тот не затрясся так, что стало очевидно: больше из него ничего не выжмешь.

Бетти сидела белая. Она посмотрела на Питера.

От изумления тот разинул рот. Но все же наклонился к ней и шепнул:

– Все равно у него нет изобличающих доказательств.

Вызвали Фурзи, но лишь ненадолго. Ему предложили рассказать, что он видел. Одно, похоже, заинтересовало Джеффриса.

– Ты говоришь, Данн сказал тебе, что дама Алиса спросила его, известно ли тебе, по какому он прибыл делу?

– Точно так.

Снова взялись за допрос несчастного Данна, если происходящее можно было назвать допросом. Теперь пекарь был до того устрашен, что едва понимал, о чем идет речь. В чем заключалось то самое дело? – спросил Джеффрис. Какое дело? Пекарь выглядел неуверенным. Судья вновь и вновь стучал кулаком, орал, сыпал проклятиями. Данн запинался и в итоге умолк. Долгие минуты казалось, что он впал в некий транс.

Свет, проникавший в окна, отчасти померк, огромный зал погрузился в тень. Писарь зажег свечи.

Затем Данн как будто немного оправился:

– Дело, милорд?

– Боже благословенный! Ах ты, негодяй! Да. Дело.

– Речь шла о том, что мистер Хикс – диссентер.

– И все?

– Да, милорд. Больше ничего.

Бетти почувствовала, как Питер тронул ее за руку.

– Наш друг Данн побил этого судью, – прошептал он.

Но не без схватки, похоже.

– Лжец! Думаешь обмануть меня такими негодными россказнями? – Судья обратился к писарю: – Принесите свечу. Поднесите к его бесстыжему лицу.

И бедный Данн, вновь затрясшись, выкрикнул:

– Милорд, скажите мне, о чем говорить, потому что мой рассудок в смятении!

Бетти смотрела с ужасом. Это был не суд, действующий по нормам статутного и общего права. Это было дознание. Что они сделают дальше? Будут пытать пекаря у всех на глазах? Она бросила взгляд на мать.

И еще раз, в удивлении.

Ибо посреди всего этого действа дама Алиса заснула.

Нет, не заснула по-настоящему. Однако Алиса прожила слишком долго и повидала слишком много. Она помнила Гражданскую войну, суд над королем Карлом и многие другие, участь своего мужа. Она уже знала, каков будет конец.

Она ни за что не выдаст страха. Она боялась. Ей хотелось задрожать; она могла бы закричать из-за ужасной, жестокой тупости происходящего, но в этом не было смысла. Она уже поняла это и не доставит им удовольствия демонстрацией страха. А потому закрыла глаза.

Следующим вызвали полковника Пенраддока. Он был краток и конкретен. Доложил, что нашел прятавшихся людей. Он также сказал о том, что сообщил ему Фурзи: Данн намекнул, что это, наверное, мятежники. Поэтому пекаря призвали вновь и спросили, что он имел в виду. Но тот уже безнадежно запинался и нес полную околесицу. От него ничего не добились.

Вызвали одного из солдат, находившихся в доме во время ареста, и тот заявил, что эти люди – явные мятежники, но его показания были столь бесполезны, что вскоре даже судья махнул ему, чтобы ушел.

Но даме Алисе почудился слабый проблеск надежды. Прикинувшись, будто проснулась, она уставилась на солдата и заявила:

– Помилуйте, милорд, да это же он украл мое лучшее белье.

Однако это не помогло. Джеффрис поспешно перешел к другим вопросам, пока наконец не добрался до Алисы. Что, презрительно спросил он, может она сказать в свое оправдание?

Это было достаточно просто. Она доложила ему, что во время восстания Монмута находилась в Лондоне. Он дважды перебил ее. Она не ссорилась с королем. Судья отнесся к этим словам с презрением. Она понятия не имела, что ее гости участвовали в мятеже. Она даже назвала свидетеля, который бы поклялся, что Нелторп, объявленный вне закона, вообще не назвал своего имени.

Но судья Джеффрис знал, как поступить в таком случае.

– Мы слышали достаточно! – крикнул он. – Отошлите этого свидетеля. – Свирепо он вновь обратился к Алисе: – Есть ли у вас еще свидетели?

– Нет, милорд.

– Очень хорошо. – Он повернулся к жюри и начал: – Джентльмены присяжные…

Теперь его прервала Алиса:

– Милорд, есть один вопрос права…

– Молчать! – гаркнул он. – Поздно.

Было совершенно очевидно, что против нее нет веских улик. Но это не остановило ретивого судью Джеффриса. Он напомнил жюри, что Лайлы – цареубийцы, а диссентеры – прирожденные преступники, что мятеж Монмута был ужасен, а моральные принципы Монмута грязны. То, что все это вздор и не имеет отношения к делу, судью не заботило.

Только в конце его тирады один из присяжных задал вопрос:

– Ради Бога, милорд, разве это преступление – принимать проповедника Хикса, когда он еще только обвинен, но не признан виновным в измене?

– Важнейший вопрос права, – шепнул Питер Бетти.