Королевский лес. Роман об Англии - Эдвард Резерфорд

Действительно, это был единственный вопрос права, затронутый за весь процесс. По английскому законодательству человека нельзя было обвинить в пособничестве, если он помогал тому, кого просто обвинили, но не признали виновным в измене. Оправданность такого подхода была очевидна, так как в противном случае пособника могли приговорить к наказанию за помощь человеку, которого впоследствии признали бы невиновным. Поскольку Хикс еще только ждал суда, он не считался изменником. Дело против Алисы, уже и так шаткое, развалилось бы полностью.

Лорд главный судья распознал западню.

– Это одно и то же, – просто заявил он.

И суд промолчал.

– Это ложь, – прошептал Питер. – Это не по закону.

– Скажите что-нибудь, – шепнула в ответ Бетти.

Но все молчали: и четверо судей рядом с Джеффрисом, и адвокаты, и писари.

Жюри вернулось через полчаса. Алису признали невиновной.

Судья Джеффрис отказался принять вердикт и отослал присяжных обратно. Они возвратились вторично и повторили, что она невиновна. Он отослал их снова. В третий раз они повторили то же.

И тогда присягнул судья Джеффрис.

– Негодяи, – выкрикнул он, – как вы смеете издеваться над этим судом?! Неужели вам не понятно, что я могу отменить ваш вердикт за неправомочностью и каждого из вас тоже покарать за измену?

После этого они вернулись еще раз и сочли ее виновной.

Тогда судья Джеффрис приговорил ее к сожжению.

Помещение было небольшим, но чистым и светлым. Решетки на окнах не сильно бросались в глаза. Еще не кончилось утро. Следовало благодарить хотя бы за эти мелкие милости.

Даму Алису не собирались сжигать. Епископ и духовенство Винчестера немедленно воззвали к королю. Они не хотели такого события в своей столице. Помимо всего прочего, они боялись бунта, так как известие о возмутительном суде разлетелось по городу и Нью-Форесту. Поэтому сегодня днем даму Алису намеревались обезглавить.

С ней остались только Бетти и Трифена. Остальные – дети и внуки – ушли, она простилась со всеми. В помещении стояла тишина.

Питер был в Лондоне. Бетти не заговаривала о нем с матерью и, странное дело, не очень часто вспоминала. Возможно, знай они друг друга дольше, ей бы хотелось, чтобы он находился рядом для поддержки. Но вместо этого она была настолько поглощена семьей и надвигающимся ужасным событием, что Питер изгладился из ее сознания, словно гость, за которым закрылась дверь.

– Питер Альбион, – произнесла мать, и Бетти бросила на нее удивленный взгляд, а дама Алиса улыбнулась. – Я не хотела говорить о нем при других. – Она задумчиво посмотрела на Бетти. – Ты все еще хочешь за него замуж?

Бетти никогда в этом не признавалась, но времени увиливать не было.

– Не знаю, – честно ответила она.

Мать медленно кивнула. Трифена собралась что-то сказать, но Алиса опередила ее.

– Я думаю о нем лучше, чем прежде, – произнесла она твердо. – Этот суд весьма пошел ему на пользу.

– Но это было издевательство! Произвол, а никакое не правосудие, – вмешалась Трифена.

– Вот потому и на пользу, – невозмутимо произнесла Алиса. – Я считала, что он излишне самоуверен. Теперь он увидел, что в случае надобности можно попрать даже закон. Он стал скромнее.

– Дело… – Бетти замялась, глянула на сестру и чуть повела плечами. – Дело кое в чем еще.

– Скажи! – потребовала Алиса.

И Бетти пересказала ей эпизод, когда Джеффрис столь вопиюще сбил с толку жюри, а Питер заявил, что судья солгал.

– Это было не по закону. И я шепнула, чтобы он вмешался.

– Ты хотела, чтобы он встал и возразил судье?

– Ну… – Утверждать наверняка было трудно, но она знала, что обдумала это после и его поведение представилось ей в чем-то… неудовлетворительным.

– Промолчали другие судьи. Промолчали адвокаты. Промолчала и ты, – хмыкнула мать.

– Знаю. И мне очень стыдно.

– Не глупи, дитя мое. Ты считаешь, что мужчина, желающий взять тебя в жены, оказался несовершенным. – Она покачала головой и вздохнула. – Не угоди в ловушку и не ищи идеального мужа. В твоем возрасте так часто поступают. Ты никогда его не найдешь. Учти еще и то, дитя мое, что если муж идеален, то и тебе придется быть идеальной.

– Но…

– Ты уловила минутную трусость?

– Да. Думаю, ее.

– Которую я называю осмотрительностью.

– Я знаю. Но… – Бетти не понимала, как объяснить немоту, которая напала на Питера в тот момент разбирательства. Дело было не столько в том, что он сделал, сколько в ее внезапном – впервые за все знакомство – проникновении в глубины его души. За всеми разглагольствованиями скрывались настороженность, расчет, готовность пойти на серьезные компромиссы. – Это было что-то в его натуре… – неуверенно проговорила она.

– Слава Богу! – вздохнула Алиса. – Быть может, он выживет.

– Но ведь отец не шел на компромиссы. Он поступал так, как считал правильным.

– Вопреки моей воле. Во имя своего честолюбия. И твой отец был на стороне победителей. Это придает людям смелости. До тех пор, конечно, пока он не проиграл и не был вынужден бежать.

– Но что правильно, а что нет, матушка? Разве это не важно?

– О да, дитя мое. Разумеется, важно. Это несомненно. Но есть и еще кое-что не менее важное. А то и более, как мне начинает казаться с годами.

– Что же это?

– Божий дар Соломону, Бетти. Мудрость.

– А-а, понимаю.

– Не выходи за Питера, пока вы оба не наберетесь хоть немного мудрости. – Мать улыбнулась ей несказанно нежно. – Тебя удивит, как легко быть славной, когда ты мудра.

– Уж вы-то, матушка, очень мудры.

Алиса негромко рассмеялась:

– Какая удача, притом что нынче я лишусь головы.

После этого некоторое время они не произнесли ни слова, и каждая сидела погруженная в свои мысли.

Наконец голос подала Трифена.

– Говорят, – серьезно начала она, – что после отделения головы жизнь прекращается не сразу и голова еще пару мгновений остается в сознании. Она может моргнуть или даже попытаться что-то сказать.

Это было встречено молчанием.

– Благодарю, дорогая, – мягко произнесла после паузы Алиса. – Ты мое великое утешение и отрада.

Тишина продлилась еще немного, и вот Алиса медленно встала:

– Теперь, мои дорогие дети, я готова к концу, потому что мне больше нечего вам сказать. Дайте обнять вас, потом ступайте. Похоже, я немного устала.

Плаху установили на старой рыночной площади Винчестера. Там собралось полгорода и многие из Нью-Фореста. Были Прайды. Как и два брата Фурзи, хотя Прайды их полностью игнорировали.