Кисельные берега - Анна Осьмак

- Не, передовой опыт, конечно, надо перенимать, базара нет, - Кира покосилась на похрапывающую героиню, - но теперь-то это нам на кой? Разве чары Базильды не спасли наши головы? Пока она будет сказки свои травить по ночам, не лучше ли нам поискать возможности для побега?

Зарема тряхнула головой, и шёлковый водопад волос колыхнулся за спиной:

- Чары Базильды, говоришь? О да… Бедняжка… Что-то подсказывает мне, что она рановато празднует закрепощение «султаши»…

Ясновидящая оказалась права. На то она, собственно, и ясновидящая.

Вечером девицу, очаровавшую шаха Эль-Муралы, пригласили в его покои повторно, как и ожидалось. А вот утром не вернули. Не вернули и днём. И на заходе солнца… Сгинула энергичная и деятельная Базильда, как все прочие инертные и плаксивые до неё.

А после захода солнца явился дежурный евнух, словно вестник смерти, дабы ткнуть наманикюренным холёным пальцем в новую жертву.

- Ты! – бросил евнух, поднимая указующий перст, и Кира вздрогнула, приняв сей жест на свой счёт.

Но тут же поняла, что указывал служитель Аида на маленькую Туули, приткнувшуюся к боку старшей подруги – так ей, видимо, казалось безопасней переживать вечерние разнарядки.

Шоколадная кожа девочки посерела. Подбородок мелко задрожал. Она попыталась встать, но худющие ноги с острыми коленками неуклюже подламывались, никак не желая нести свою хозяйку навстречу злой судьбе.

Киру она бессознательно тянула за руку, не в силах разжать сведённые страхом пальцы.

«Ну вот, - стучала кровь в висках у Киры. – Вот и приехали…Как же мне отнять у неё руку? Вырвать и оттолкнуть? Бедный ребёнок… Никто… никто и слова не скажет ради того, чтобы её выручить… Никто и пальцем не пошевельнёт во всём белом свете… Никто не заступится… Даже не попытается».

- Маруф, - услышала она свой голос, будто со стороны, чуть охрипший и чужой – неужели это она говорит? – Маруф, возьми замену, прошу! У девочки нынче пришли первые крови. Вряд ли повелитель обрадуется нечистой деве на своём ложе…

Евнух перевёл взгляд на говорящее насекомое, скривился брезгливо:

- Глупая женщина, - процедил он, - ты пожалела её? Думаешь, Маруф не распознает примитивной лжи, коей пропитаны стены этой богадельни, приютившей неблагодарнейших из неблагодарных? Отпусти её! Нам пора идти, господин ждёт.

Но Кира крепко перехватила свою подопечную за локоть и притянула поближе:

- Или ты ослеп, старый ишак? – наложнице словно шлея под хвост попала. – Чем может развлечь повелителя на ложе неги напуганная девчонка, не вышедшая из детского возраста? Возьми замену, говорю тебе, пустая башка!

Евнух медленно сунул руки в рукава халата и, прищурившись, уставился на скандальную одалиску.

- Что ж… Если ты так настаиваешь, то, пожалуй… Почему бы и не взять замену? Случается, что и от женщины раз в жизни можно разумного совета дождаться, несмотря на всю её, заложенную дьяволом, прирождённую дурь. Ступай на место, - бросил он трясущейся от страха Туули, - на сегодня радости общения с повелителем ты лишена. Беру тебе замену, - и он уставился на Киру. – Слышишь? Или ты оглохла, глупая рабыня? Напросилась, так ступай за мной.

Глава 70

Обмывание, обтирание и одевание – все эти предваряющие свидание процедуры напоминали подготовку к сложной медицинской операции. Та же тщательность, та же напряжённая значимость, та же предупредительность к пациенту… Кира и чувствовала себя похоже – будто на пути в операционную, только с заведомо летальным исходом.

Полностью снаряжённая, она бросила на себя невидящий взгляд в зеркало, сглотнула противный ком в горле и облизнула сухие губы. Выпить бы чего покрепче… Захотелось вдруг остро и нестерпимо – накатить пару-тройку рюмок анестезии, чтоб забалдеть. И чтоб лёгкость в теле, туман в голове и беспричинная радость в сердце…

- Последнее желание можно? – спросила она у зевающего в уголке Маруфа.

Тот криво, без всякого сочувствия усмехнулся и взмахом руки отпустил обслуживающих Киру рабынь:

- Можно, - буркнул он. – Только утром. Ты уж потерпи, хабиби.

Терпеть насухую казалось невмоготу. Пока шла вслед за ведущим её на заклание евнухом по лестницам, коридорам и переходам дворца, только о выпивке и думала: о ледяной водке в запотевшей рюмке с кусочком сала на бородинском хлебе; или нет – грамм сто коньяка с лимончиком – вот это было бы дело; или…текилы бы сейчас под устрицы? Нет, наверное, всё-таки лучше…

Провожатый остановился перед высокими расписными дверьми. По бокам их – стража с копьями и каменными лицами. Евнух постучал кулаком – сильно, но весьма аккуратно и почтительно. Створки распахнули с той стороны такие же стражники, пропустили прибывших и мягко затворили врата последнего пристанища обречённой рабыни.

--------------------------------------

Пузатый и представительный «Возок» - страсть как похожий на своего солидного владельца – капитан заприметил сразу. Сунув большие пальцы рук за широкий обод кушака, он задумчиво прищурился на червлёные паруса струга, скатанные в валки, на скучающего вахтенного и самозабвенно дрыхнущую на носу бело-рыжую собаку.

- Скажи-ка, друг, - обратился Синьбао к одному из тех портовых бездельников, что вечно готовы услужить, дабы насшибать на чекушку, – в какой из славных харчевен Цзудухэ достойный владелец сего прекрасного судна предпочитает вкушать байцзю в сей погожий полдень?

Пьянчужка изобразил на оплывшей физиономии страдание:

- О господин! – просипел он пропитым голосом. – Мне ли, несчастному, знать? Когда глаза от голода не видят, а горло пересохло от смертельной жажды, кто станет, скажи, интересоваться чужими делами?

Синьбао удостоил собеседника брезгливым взглядом:

- Коли ничего не знаешь, болван, чего крутишься под ногами? Чтоб добрые люди о тебя спотыкались?

«Болван» скривился ещё страдательней:

- Разве посмел бы я, ничтожнейший, лезть в глаза храброму капитану, кабы не мог услужить ничем? Пусть бедный Ву не знает, где искать иноземного купца, зато он знает того, кто знает.

- Ну? – скосил глаза храбрый капитан.

- Ох… - проскрипел из последних сил осведомитель, вцепившись себе в горло чёрными от грязи пальцами. – Ни словечка вымолвить… В горле – будто засуха… Подмогни, добрый капитан, медяшечкой…

Синьбао швырнул в него мелкой монетой. Пьяница словил её