Зеркало и свет - Хилари Мантел

Бесс встревожена:

– Но вы же не против вдовы?

– Моя первая жена была вдовой.

– Если бы вы женились на Марии Болейн, то породнились бы с королем.

– В некотором смысле.

– Теперь вы тоже с ним породнитесь. Просто большее время спустя.

Он думает, какая она заботливая, какая деликатная. Упомянула старый слух про Марию Болейн, но обошла молчанием более свежий про Марию – дочь короля.

Он останавливается, берет ее руки в свои. Вокруг благоухает сад.

– Давайте не будем говорить о покойниках. Я предпочел бы говорить о вас. Нам надо вас одеть. Заказать шелк и бархат. И, наверное, изумруды?

– Когда Джейн так внезапно возвысилась, я на время уступила ей мою шкатулку с драгоценностями. Теперь, когда я выхожу замуж, она их, наверное, вернет.

– Я поговорю с людьми в Антверпене. Можно действовать через королевского человека, Корнелиуса, но я знаю замечательных ювелиров, и вам будет приятнее носить свое, а не то, что носила ваша сестра.

Она опускает глаза:

– Джейн сказала, что вы умеете быть очень щедры.

– Позвольте мне вам угождать. У меня нет дочерей. Впрочем, это неправда. У меня есть дочь, вы о ней узнаете.

– Ваша антверпенская дочь.

– Но она не носит драгоценностей.

Бесс улыбается, потупившись; сейчас она робеет совсем как ее сестра.

– Милорд, вы можете угождать мне, а я буду угождать вам, однако я едва ли буду вам дочерью.

Он отвечает мягко:

– Я очень надеюсь, что мы с вами будем как отец и дочь.

– Ой, но… – Она кладет руку ему на локоть. – Это будет так? Я не знала. Конечно, как вам угодно, но вы еще не такой уж старик, и я надеялась родить вам детей.

– Мне?

Он потрясен, шокирован. Он, побывавший в Риме! Побывавший, честно говоря, везде.

– Бесс, – говорит он, – нам надо вернуться в дом.

– Зачем?

Эти Сеймуры, думает он, они словно герои древнегреческих легенд. На них падет проклятие. Мы знаем, что старый Джон Сеймур спал с невесткой, но не думает же Бесс, что во всех семьях так?

– Поздно, вы устали, и уже холодно, – говорит он. – И нам не следует оставаться наедине.

– Почему?

– Это может привести к… – Он проводит рукой по лицу. К чему это может привести? – К недоразумениям. Люди могут неправильно понять.

Она говорит:

– Времени всего девятый час, вечер теплый, а я полна сил, как молочница поутру.

– Идемте, – повторяет он.

– В остальном я согласна. – Голос у нее ледяной. – Думаю, произошло недоразумение. Я обещала себя лишь одному Кромвелю, тому, за которого выйду замуж. Но за которого из Кромвелей я выхожу?

Его мысль устремляется к разговору с Эдвардом, опускается легко, как муха, и начинает ползать по каждой сказанной фразе, по каждому умолчанию. Назывались ли имена? Вероятно, нет. Мог ли Эдвард предположить… мог ли Эдвард ошибиться… да, вероятно, мог.

Он шумно выдыхает:

– Что ж. Я польщен, Бесс. Что вы готовы были об этом хотя бы задуматься.

Она отвечает твердо:

– Моей вины тут нет.

– Ни малейшей.

– Виноваты вы. Я выслушала брата. Ни словом не возразила. Не стала спрашивать, сколько лет Кромвелю и не сын ли он ремесленника. Я просто сказала, да, Эдвард. Ради семьи, Эдвард. За кого велишь, Эдвард.

– Понимаю, – говорит он. – Начинаю понимать.

– Знаю, вы человек занятой. Но вы могли бы найти минутку, чтобы объяснить толком, и Эдвард объяснил бы мне. А без истолкования я заключила…

– Но почему? Притом что Грегори – молодой человек, которому пора жениться?

– Наверное, милорд, вы не знаете, как много говорят о вашем холостяцком состоянии. Как весь двор ждет, что вы женитесь. Как все, мужчины и женщины, строят догадки о великой и опасной чести, которая вас ожидает.

– Это всего лишь сплетни, – говорит он. – И вы правы, они опасны. Опасны для меня, оскорбительны для леди Марии.

– Тогда вам стоит определиться самому. На ком вы женитесь. На ком не женитесь.

– Не говорите Грегори. Он думает, вы добровольно согласились за него выйти. – Внезапно он пугается. – Вы же согласны выйти за него? Поскольку, Бесс… миледи… вы ведь рады, что все оказалось не так, как вы думали?

Молчание, потом:

– Милорд, я не отвечу, рада я или нет. Гадайте сами. Впрочем, полагаю, вам недосуг гадать.

– Грегори будет куда лучшим мужем, – жалобно оправдывается он, – и вы сможете им гордиться. Он добрый, ласковый, прекрасно танцует, на турнирах выступает не хуже джентльменов, на чьем щите соединены шестнадцать древних гербов, король его любит и скоро сделает бароном, так что вы вновь получите титул. Он во всем лучше меня…

Меня, думает он, так замаранного в житейских боях, покрытого шрамами, никому не нужного и холодного.

– Замолчите, – говорит она. – Сперва слишком мало слов. Теперь слишком много.

– Но вы согласны? Вы пойдете за Грегори?

– Скажите мне когда и где. Я приду в подвенечном наряде и выйду за того Кромвеля, который там будет. Я покладистая женщина. Хотя и не такая покладистая, как вы подумали.

Она уходит прочь по зеленой тропинке. Впрочем, идет неспеша. Голова опущена, как будто в молитве. Он думает, она будет простой мистрис Кромвель, чего не ожидала. Огорчилась ли она? Не пустяк узнать, что ты не только выходишь за младшего, а не за старшего, но и лишаешься титула. Однако, уж конечно, она предпочтет сына, у которого впереди блестящее будущее, отцу, у которого… что ж, думает он, у меня тоже кое-что впереди. Без сомнения, Ризли прав насчет ордена Подвязки. Кажется, что с сыном Уолтера такого просто не может быть. Однако уже столько всего произошло, во что не поверил бы и самый доверчивый ребенок.

В детстве он ходил от двери к двери, предлагал наточить ножницы и залатать котелки. Он мог почистить курятник, отдраить оловянную посуду или разрубить мясо, если хозяйке вдруг досталась половина свиной туши. Ко всем этим женщинам он обращался «миледи», и они расцветали на глазах. Иногда одно это слово приносило ему яблоко или полпенса, а раз даже поцелуй – и все это сверх платы за работу.

Отцовские друзья работали на реке лоцманами и перевозчиками. Так что он тоже работал на реке. Голодный неграмотный мальчишка. Чего ради ему была нужна дощечка с азбукой? Как только ему понадобилось разбирать слова, он стал читать. Когда требовалось записывать, кое-как записывал. Он искал в прибрежном иле сокровища и часто находил. Шляпа, которую ветер сорвал с джентльмена, может кормить семью целую неделю; продаешь не вымокший бархат, а пряжку. Это мог быть золотой Бекет или Христофор, цветок с эмалевыми лепестками, драгоценный крест с гранатом на месте Божьей головы. Он научился прятать находки от Уолтера и оставлять деньги себе.