Песнь Бернадетте. Черная месса - Франц Верфель

от собственных родителей. Так что теперь, по прошествии семидесяти лет, кроме меня, не осталось в живых никого из тех, кто был близко знаком с нашей милой заступницей в те годы, когда сама она была еще подростком, и я так ясно вижу перед собой дорогое ее лицо, словно мы расстались несколько часов назад. Тут не могут со мной сравниться уважаемые потомки семейства Субиру. Они не общались с ней лично. И знают обо всем лишь по книгам, картинкам и понаслышке.

На празднество канонизации Бернадетты в Рим прибыли пятьдесят тысяч гостей из сорока стран. Наиболее многочисленная группа прибыла из Франции: пятнадцать тысяч клириков и мирян, ядро которых составляют посланцы провинции Бигорр. Неудивительно, что единственного свидетеля, своими глазами видевшего Бернадетту еще до известных февральских событий, и первого, на ком благословенный источник столь молниеносно и неопровержимо доказал свою чудодейственную силу, окружили здесь особым вниманием. Люди толпятся вокруг старого садовода из По, а тот смущенно пожимает сотни протянутых к нему рук. Его представляют разным светским и духовным знаменитостям. Месье Шарль Ру, посол Франции, заводит с ним разговор и следит, чтобы он получил хорошее место на трибуне для почетных гостей. И вот «ребенок Бугугорт» сидит в окружении высокопоставленных особ в соборе Святого Петра в Риме и, растерянно жмурясь, рассматривает огромный неф.

Тридцать третий год этого века – святой год. Восьмое декабря. День Непорочного Зачатия. Девять часов утра. Рядом с Бугугортом сидит его земляк, общительный господин, давно живущий в Риме и потому хорошо осведомленный. Он пространно комментирует происходящее в соборе:

– Только при канонизациях все огромные окна собора Святого Петра и даже маленькие окошки в куполе завешивают красной камкой, чтобы дневной свет не проникал внутрь храма. Такого зрелища больше никогда не увидишь. Я сам, можно сказать, наполовину римлянин, лишь один-единственный раз присутствовал при канонизации. Подумать только: не считая прожекторов, в соборе горят шестьсот паникадил с двенадцатью тысячами лампочек, каждая из которых светит как сто свечей! А значит, храм сейчас освещают миллион двести тысяч свечей…

Сделав этот окончательный подсчет, сведущий господин торжествующе глядит на Бугугорта, тот согласно кивает. Однако говорливый земляк еще отнюдь не закончил свои подсчеты:

– Вы только поглядите на это море голов! Собор Святого Петра вмещает восемьдесят тысяч человек! Убежден, что сегодня сюда втиснулось тысяч на десять больше. При этом в середине оставлен широкий проход для торжественного внесения портшеза его святейшества. Свиту его составляют все кардиналы курии. Стоит назвать лишь такие известные имена, как Гаспарри, Гранито ди Бельмонте, Пачелли, Маркетти. Имена архиепископов и епископов даже не называют. Ибо их сто восемнадцать. Ну, что вы скажете об этом великолепном зрелище, месье?

– Великолепное зрелище! – вторит ему Бугугорт.

– А каково у вас-то на душе, почтеннейший! Вы еще ребенком были близко знакомы с семейством Субиру. Своими глазами видели их бедность, их нищету. О, вы наверняка все это помните, ибо детские впечатления не так легко забываются…

– Да, жили они хуже некуда! – искренне вздыхает старик.

– А теперь – эта роскошь, этот блеск! – воодушевляется разговорчивый господин. – Такого блеска не увидишь нигде на земле. И это через пятьдесят четыре года после смерти! Что значат рядом с Бернадеттой Субиру монарх, президент или диктатор? Всех их смывает волнами времени в глубокую пропасть. И что остается? Лишь имя в пожелтевших фолиантах истории! Взять хотя бы нашего Наполеона Третьего! Нет на земле ничего более тленного и даже смехотворного, чем властитель, лишенный власти и уже не могущий никому причинить зла. Смерть властителя – его окончательное поражение. Правда, судьба великих умов человечества уже немного лучше. Но, говоря по-простому, нет карьеры возвышеннее, чем тернистый путь, ведущий в Рай. Вы со мной согласны, месье Бугугорт?

Старичок и кивает, и качает головой, как бы не решаясь категорически судить об этой проблеме.

Грянули серебряные трубы. Папский портшез проплыл по проходу в сопровождении швейцарской гвардии, папских камергеров и носильщиков в пурпурных одеждах, адвокатов консистории в черном бархате, прелатов папской канцелярии и духовников, опирающихся на длинные, увитые гирляндами посохи. Разговорчивый земляк все объяснил и все показал престарелому садоводу из По. И теперь тот старательно щурится, пытаясь разобраться в этом море впечатлений и впитать их в себя.

Папский престол возвышается в глубине апсиды под «Славой» работы Бернини. По бокам от папы восседают шестнадцать кардиналов, а на ступенях у его ног рассаживаются папские прелаты. Бугугорту сосед не только называет имена их всех, но и растолковывает смысл торжественной церемонии, которая только теперь начинает медленно разворачиваться. Фигура в черном приближается к престолу его святейшества, опускается на колени и произносит несколько латинских слов. Это адвокат консистории, который на завершающей стадии вел процесс канонизации Бернадетты Субиру в качестве ее представителя. Процесс этот тянется уже несколько десятилетий, тщательно исследуя все за и против и подвергаясь безжалостному воздействию времени, которое, словно азотная кислота, отделяет подлинное от мнимого. Среди адвокатов консистории, собравшихся здесь, находится и тот, кто на заседаниях папского трибунала в какой-то мере представлял «противную сторону», то есть скептиков, за что и носит титул «адвокат дьявола». Бернадетта создала «адвокату дьявола» не меньше трудностей, чем некогда прокурору Виталю Дютуру. Еще не будучи захороненной, она спокойно и упорно, как всегда при жизни, опровергала все возможные возражения. С ее телом с самого начала происходили странные вещи. Когда его через четыре дня после смерти понесли для захоронения в склеп церкви Святого Иосифа, то на теле, несмотря на долгую изнурительную болезнь, не было ни малейшего следа тления. Не было также и запаха. У основания ногтей изумленные очевидцы отметили нежно-розовый цвет, как у ногтей ребенка. Спустя тридцать девять лет папский трибунал, рассматривающий дела по канонизации святых, назначил специальную комиссию, которая вскрыла склеп, эксгумировала труп и осмотрела его в присутствии нескольких врачей, включая городского врача из Невера. Девически легкое тело Бернадетты не истлело, даже почти не изменилось. Кожа на лице и руках была белая, ткани мягкие. А рот был слегка приоткрыт, словно она дышала, и были видны два ряда блестящих зубов. Глазные яблоки, прикрытые веками, немного запали. И на лице ясновидицы все еще лежала печать мечтательной отрешенности. Все остальное тело было застывшим и не тронутым тлением, так что неверские монахини, присутствовавшие при осмотре, без труда подняли его и, словно только что усопшую, в полной сохранности положили в новый гроб. Протокол, зафиксировавший осмотр трупа, произвел большую сенсацию. В прессе раздавались голоса, утверждавшие, что эта история с нетленным телом – грубый обман. Мол, труп в