Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс

– Вот так сюрприз, – сказала наконец Юдифь. – И как же они это объяснили?

На другой стороне площади из дома Прайоло вышел пожилой слуга, чтобы убавить огонь в газовых фонарях перед парадной дверью. На втором этаже в центре перемычки над окном одинокая звезда на барельефе сообщала о благонадежности Прайоло.

– Эта война ничего хорошего не приносит ни янки, ни нам. Потери в Мэриленде были чудовищными.

Человеческие жизни были не единственными потерями в Мэрилендской кампании. Энтитемское сражение в Европе было воспринято как разгром Конфедерации. Несмотря на ложную бодрость и уверения в обратном, Буллок, как никто иной, знал скрытую правду. После Шарпсберга Юг мог больше не рассчитывать на дипломатическое признание.

– Меня приглашают в военно-морское министерство, – объяснил жене Купер. – Мэллори нужна помощь, и он, очевидно, рассчитывает на меня. Джеймс отлично справляется здесь с делами, и я знаю, что он отправил благожелательный отчет о моей работе, после того как мы спустили на воду «Алабаму».

Буллок официально похвалил неуклюжие, но эффективные защитные действия Купера на причале. Купер оставался на борту судна до середины августа, после чего возле острова Терсейра на Азорских островах «Алабама» встретилась с двумя другими кораблями. С одного из них, купленного Буллоком барка «Агриппина», на борт «Алабамы» были переправлены стофунтовая нарезная пушка системы Блейкли, восьмидюймовое гладкоствольное и шесть тридцатидвухфунтовых бортовых орудия, боеприпасы, бочки с порохом, ядра, уголь и достаточно припасов для длительного плавания. «Багама» привез двадцать пять матросов Конфедерации и капитана Сэмса. После того как новый корабль был полностью оснащен, укомплектован командой и окрещен, Купер испытал неожиданный прилив гордости, когда жарким тропическим днем небольшой оркестр заиграл «Землю Дикси».

Тайная миссия была завершена, и он вернулся в Ливерпуль на пассажирском пароходе. Когда он рассказал жене о своих чувствах во время церемонии, она рассердилась. Они даже поссорились, что бывало очень редко. Как он может гордиться делом, над которым когда-то смеялся, возмущалась она. В ответ он довольно ядовито заметил, что ей придется простить ему это маленькое несовершенство. Вскоре они уже обменивались просто бессвязными репликами, и понадобился целый день, чтобы обида улеглась.

– И что ты думаешь о просьбе министра Мэллори? – спросила Юдифь.

Купер прижался к ней плечом. Ветер стал холоднее, звезды на небе теперь сияли ярче, а оранжевая полоска на горизонте исчезла.

– Я буду скучать по этому старому городу, но у меня нет выбора. Надо ехать.

– Как скоро?

– Как только закончу пару текущих проектов. Если ничего не случится, в конце года мы поедем.

Юдифь подняла его руку и положила себе на плечи, чтобы согреться и потому, что любила его прикосновения.

– Страшно отправляться через океан зимой.

Купера же больше всего тревожил последний участок пути – от Гамильтона или Нассау через эскадру, блокирующую подходы к южному побережью, но он не стал расстраивать жену и ничего не сказал. Вместо этого он крепко обнял ее и, прижавшись губами к ее холодной щеке, негромко произнес:

– Пока мы все вместе, с нами ничего не случится. Вместе мы выдержим все.

Юдифь согласилась, а потом, немного помолчав, сказала:

– Интересно, что бы сказал твой отец, увидев в тебе такую преданность Югу.

Куперу не хотелось снова ссориться, и он ответил очень осторожно:

– Сказал бы, что я не тот сын, которого он вырастил. Еще сказал бы, что я изменился, но ведь и все мы изменились.

– Только отчасти. Я теперь ненавижу рабство как никогда прежде.

– Ты ведь знаешь, что я чувствую то же самое. Когда мы завоюем независимость, оно зачахнет и умрет естественным образом.

– Независимость? Купер, дело проиграно!

– Не говори так.

– Но это правда! Ты и сам так думаешь в глубине души. Мы говорили о возможностях Севера, его ресурсах и их полном отсутствии на Юге задолго до того, как началась эта чудовищная война. Ты говорил об этом с первого дня нашего знакомства!

– Верно, но… Я не могу признать поражение, Юдифь. Иначе зачем нам возвращаться домой? Зачем я вообще занимаюсь таким опасным делом? Да потому, что это мой долг. Юг – моя родина. И твоя тоже.

Она покачала головой:

– Больше нет, Купер. Я уехала оттуда. Он остается моей родиной только потому, что ты так хочешь. Эта война – ошибка, и дело Юга – тоже. Зачем тебе, или Буллоку, или кому-то еще продолжать бороться?

Свет фонаря упал на ее лицо, такое прекрасное в глазах Купера, такое любимое. И впервые, сидя на этой скамейке, он где-то в тайном уголке души, где прятал от себя правду, признал, что Юдифь уже увидела ее, что правда сама заявила о себе после Шарпсберга.

– Мы должны бороться за лучший исход, какого только можно добиться. За мирные переговоры.

– Ты думаешь, стоит возвращаться домой ради этого?

Купер кивнул.

– Хорошо, любимый. Поцелуй меня и идем.

Порыв ветра бросил к их ногам гору листьев, когда они обнялись. И продолжали целоваться, когда рядом с ними кашлянул констебль, проходивший мимо, помахивая дубинкой. Они с огорченным видом разомкнули объятия. Поскольку Юдифь была в перчатках, недовольный офицер не мог видеть ее обручального кольца и, наверное, подумал, что женщина сидит здесь с любовником и ведет себя непристойно. При этой мысли Юдифь хихикнула, когда они с Купером шли обратно через площадь. Уже наступила полная тьма. Дома должно было быть очень уютно.

В освещенном газом холле Купер вдруг побледнел и показал на каплю крови на кафельном полу:

– Бог мой… посмотри!

Глаза Юдифи округлились.

– Джуда?

Из гостиной высунулась белокурая головка Мари-Луизы.

– Его ранили, мама!

Купер взлетел по лестнице; в животе у него словно скрутили тугой морской узел, в голове стучало, ладони взмокли. Его сын угодил в лапы каких-нибудь воров или растлителей? Малейшая угроза любому из его детей всегда была для него как острый крюк, вонзавшийся в тело. Когда они болели, он сидел с ними ночи напролет, пока опасность не отступала. Поднявшись по ступеням, Купер помчался к полуоткрытой двери комнаты.

– Джуда! – закричал он, рывком распахивая дверь.

Мальчик лежал на кровати, держась за живот. Сюртучок на нем был порван, на щеке виднелся синяк, из носа текла кровь.

Купер присел возле кровати, хотел взять сына на руки, но сдержался. Джуде было одиннадцать, он уже считал себя взрослым и подобные проявления нежности оставлял только для девчонок.

– Сынок… что случилось?

– Да я сцепился с какими-то мальчишками в порту. Они хотели отобрать у меня деньги, а когда я сказал, что у меня ничего нет, набросились на меня. Со мной все хорошо, не волнуйся! – заявил он с гордостью.