Солнце и Замок - Джин Родман Вулф

писателям следует отвергнуть сию мысль без раздумий, с порога, если только они надеются остаться писателями, так как вскоре она уведет их от писательства вообще.

Если же это значит, что писателю следует как можно больше писать, а тот из них, кто не занят ничем другим, кроме литературы, напишет больше того, кто вдобавок мотыжит бобовые грядки либо торгует вразнос пылесосами, я с такой логикой соглашусь, однако она все равно в корне ошибочна. Готов поспорить: Энтони Троллоп, служа чиновником в Британском почтовом ведомстве, написал гораздо больше любого другого писателя XIX века равного с ним положения. Многие из писателей, не занятых ничем, кроме литературы, говорили, будто я пишу не меньше, а то и больше, чем они сами, хотя обычно у меня писательскому труду посвящен всего час-другой в день.

На самом же деле писателей, не занимающихся ничем, кроме литературных трудов, в природе попросту не существует. (Ближе всех к этому подошел Пруст, инвалид, неспособный почти ни на что другое, но лишь после того, как несколько десятков лет не работал и не писал.) Диккенс и Марк Твен выступали с публичными лекциями. Эдгар По при всякой возможности зарабатывал журналистикой. Фицджеральд писал свой первый роман, служа в армии, офицером (по субботам, после обеда, в офицерском клубе), а после сделал карьеру запойного пьяницы. Хемингуэй (также пивший запоями) в самые продуктивные периоды творчества писал не больше одной-двух страниц в день и надолго прерывал писательский труд вообще – ради путешествий, рыбалки и охоты. Набоков главным образом учительствовал (одно время учил даже боксу!), пока «Лолита» не принесла ему достаточно денег, чтоб бросить преподавание.

Вчера я обедал с Альгисом Будрисом[27], одним из современных писателей-фантастов, восхищающих меня более всех остальных. В Баррингтон он приехал выступить с платной лекцией, а за едой поделился со мною кое-какими впечатлениями о тех временах, когда работал поваром в буфете на Лонг-Айленде (нередко по две смены кряду, ради сверхурочных). После ему доводилось заниматься и редактурой, и связями с общественностью… Сейчас он во всем этом не нуждается, а занимается только литературой, иногда ненадолго отвлекаясь на преподавание и книгоиздание.

Урсула К. Ле Гуин (еще одна писательница, которой я восхищен настолько, что словами не выразить) тоже занята исключительно литературным трудом. Разумеется, она содержит в порядке дом, заботится о детишках, но все мы понимаем: ходить по магазинам, готовить да порой брать на себя роль бесплатного учителя или доктора – это ведь не работа.

Дэймон Найт (перед которым я в неоплатном долгу до последнего дня жизни) стал редактором почти в то же время, что и писателем, и многие годы больше работал редактором, чем писал. Кейт Вильгельм[28], его блистательная супруга, занята только литературой и даже содержит домработницу, однако от случая к случаю уделяет немного времени заботам о саде, о детях Дэймона, о собственных детях и об общем их малыше.

Позвольте, я перечислю все, что какая-либо работа дает писателю – любому и каждому, даже из тех, «с претензиями», кто жаждет бросить работу. (Кстати заметить, Джек Вудфорд, начиная писательскую карьеру, служил в банке, а писал по утрам, перед уходом на службу.)

Прежде всего, работа выгоняет из дому. Писательство – занятие угрожающе уединенное и не менее угрожающе малоподвижное. Сам я по своей работе часто бываю на заводах и фабриках и нередко отмечаю, насколько раскованнее, искреннее, смелее держатся те, кто не отрывается от народа. Ну, а писатель – фабрика сам по себе, сидящая в тихой комнате, мало что покупающая, а торгующая по почте.

Во-вторых, работа учит дорожить временем, уделяемым писательскому труду. Если на творчество имеется только два часа в день, писатель понимает: в течение этих двух часов он должен писать. Некоторые говорят, будто не могут писать, сидя перед окном, многие – что им мешает творить малейший шум… а вот писатель, располагающий всего двумя часами в день, может писать хоть в кузове открытого грузовика посреди федеральной автомагистрали. Одна из главных писательских бед такова. Если писателю нечем больше заняться, он может писать по четырнадцать часов в сутки, как тот же Джон Джейкс[29], создавая «Семейные хроники Кентов». Но если он может писать когда и сколько угодно, однако, скажем, сегодня не в настроении или просто не хочет писать (а кому захотелось бы?), то рискует и вовсе никогда ничего не начать. Писатель же, не имеющий на творчество другого времени, кроме тех самых двух часов, работает усердно, и в немалой мере оттого, что знает: через два часа ему поневоле придется прерваться, как бы вдохновение ни подзуживало довести до конца третью главу.

И наконец, в-третьих, стабильный заработок позволяет писателю работать над масштабным проектом, не торопясь, сколько потребуется. Работа прокормит, а значит, чтобы купить продуктов и заплатить за аренду жилья, не нужно в пожарном порядке заканчивать очередную книгу. Таков парадокс, достойный восторга самого Г. К. Честертона (тоже, кстати сказать, журналиста): работа дарует свободу. Свобода, дарованная ею, и помогла мне написать «Книгу Нового Солнца».

Искренне ваш,

Дж. Вулф

Солнце «Гелиоскопа»

Вот вы и прочли два совершенно разных эссе, описывающих, как создавалась «Книга Нового Солнца», но ни в одном из них я не солгал ни словом. Литературный труд – процесс сложный, так что при желании я без труда мог бы написать третье, ничуть на них не похожее, и оно также оказалось бы чистой правдой.

Однако здесь речь пойдет о другом. Теперь мне хотелось бы снова вернуться к «Гелиоскопу», написанному более года назад, и несколько подробнее раскрыть высказанные там мысли.

Начать вполне можно с заглавия. Гелиоскоп – оптический прибор, предназначенный для наблюдений за солнцем. Об этом вам, безусловно, известно. «Книга Нового Солнца» битком набита всевозможной символикой. В «Празднике святой Катарины» я упоминал о символике роз, а буквально только что получил от Роджера Стюарта из Остина, штат Техас, письмо о символике деревьев. Однако главное, центральное место в книге отведено символике солнца, что наглядно демонстрируют названия и самой «Книги Нового Солнца», и ее первого тома, «Тени Палача». (Кстати, деревья и розы также косвенным образом символизируют солнце, поскольку ни те ни другие не могут существовать без солнечного света, а распустившаяся роза – практически изображение солнца.) Угасает солнце – гибнет и Урд, и в народе ходят легенды о грядущем возвращении Миротворца: возродившийся к жизни Миротворец спасет, исцелит солнце, а посему люди зовут Новым Солнцем его самого. Члену же Ордена Взыскующих Истины и Покаяния, верша казнь, надлежит встать