Восхождение тени - Тэд Уильямс

"Это всё, что мне нужно, в самом-то деле, — внезапно подумал он. — К демонам любопытство!”

Горящая головня лежала от поэта всего в нескольких шагах — он может подползти к ней, держась у самого пола, и не нужно будет даже заглядывать в пустые каменные лица на крышках саркофагов…

Окроса он заметил в тот самый миг, когда пальцы его сомкнулись на стержне факела. Врач лежал в стороне — навзничь, раскинув ноги, левая рука отброшена в сторону, в ладони всё ещё зажат кусок пергамента. Глаза Окроса были неестественно широко распахнуты, рот раскрыт в безмолвном крике, на лице застыл смертельный ужас, заставивший сердце мужчины разорваться в рёберной клетке. Но самое ужасное зрелище представляла его правая рука — вернее, то место, где она была раньше: всё, что от неё осталось — короткая белоснежная кость, торчащая из торса лекаря, как сломанная флейта; кожа была сорвана по самую шею, обнажив красные мышцы. От правого плеча остались всего лишь несколько свисающих жил и обрывков мяса, похожих на волокна лопнувшего пенькового каната.

Хуже того — никаких признаков кровотечения не видно было вокруг этого истерзанного куска плоти: ни луж крови, ни даже единой красной капли — как будто нечто, вырвавшее доктору конечность, заодно высосало его досуха.

Тинрайт ещё стоял на четвереньках, извергая на камень пола всё, что успел за сегодня съесть, когда сзади в шею ему упёрлось что-то холодное и острое.

— Глядите-ка, — произнёс голос, эхом отражаясь от стен склепа. — Я возвращаюсь за пергаментом, а нахожу шпиона. Встань и дай мне рассмотреть тебя. И вытри сперва блевотину с подбородка. Вот так, молодец.

Мэтт поднялся на ноги и медленно-медленно повернулся. Холодный и острый предмет прочертил дорожку по его шее, по пути отогнул ухо, полоснув кожу, так что поэт едва сдержался, чтобы не вскрикнуть, потом хозяин лезвия быстро провёл им по щеке парня и остановил точно под глазом.

Игра света сделала меч невидимым, и казалось, что Хендон Толли держит его в подчинении с помощью длинной тени. Лорд-протектор выглядел лихорадочно возбуждённым, глаза его сверкали, кожа блестела от пота.

— А, мой крошка-стихоплёт! — осклабился Толли, но безумная улыбка его не предвещала ничего хорошего. — И кто же твой настоящий хозяин? Принцесса Бриони дёргает тебя за ниточки из норы в Тессисе? Или кто-нибудь поближе — например, лорд Броун?

На мгновение меч едва не дёрнулся выше.

— Впрочем, неважно. Теперь ты мой, юный Тинрайт. Поскольку, как ты мог заметить, сегодня ночью я потерял одного из наиболее полезных сторонников, а сделать предстоит ещё много — да, очень и очень много. И мне, видишь ли, нужен человек, умеющий читать, — он жестом указал на однорукий труп Окроса Диокетийца. — Конечно, я не могу обещать, что работёнка предстоит безопасная — но это ничто по сравнению с тем, насколько опасно для тебя отказать мне. Ну как, стихоплёт?

Мэтт очень осторожно, памятуя о лезвии у своего глаза, кивнул. Он ощущал себя оцепеневшей, обессилевшей мухой, попавшей в западню паутины и наблюдающей, как медленно спускается к ней восьмилапый убийца.

— Тогда забери у Окроса пергамент, — приказал Толли. — Да, подбери его. А теперь иди передо мной. Тебе повезло, поэт — сегодня ты будешь спать в ногах моей кровати! И не только сегодня, но и впредь. О, сколько всего ты увидишь и узнаешь! — Хендон расхохотался: звук его смеха был не приятнее его улыбки. — Немного побудь у меня в услужении — и ты ни за что не спутаешь свои пустые, пакостно сладенькие фантазии с правдой.

У Баррика было всего мгновение, чтобы выхватить из ножен меч, прежде чем первая крикса напала на него. Она вылетела из мгламповой тьмы, будто гонимая ветром, в развевающейся бледной хламиде, распахнув объятия ему навстречу. Принц рубанул — и лезвие прорвало полотно, оказавшееся не прочнее гнилого савана. Тон голоса криксы переменился, однако, хотя принц яростно наносил удар за ударом, жуткое пение не прекращалось. Он не мог причинить твари никакого вреда — меч не встречал на своём пути ничего, похожего на плоть. Да есть ли в Одиноких хоть что-нибудь помимо летающих тряпок? Они что, призраки?

Об этом страшно было даже думать. Шелкины хотя бы имели настоящие тела, из чего бы там они ни состояли — он мог рассечь их и сжечь. Но с криксами меч оказался бесполезен, а огня у него не было.

Снова и снова тварь налетала на юношу и уносилась прочь, её ритмичное пение сплеталось в сложную мелодию с другими, более тихими звуками — а где, интересно, подумал вдруг принц, вторая крикса? Баррик развернулся как раз в тот момент, когда второе чудовище, развевая лохмотьями, подкрадывалось сзади. У него в голове голос Шасо прикрикнул — так ясно, будто учитель стоял за плечом: "Не давай им пригвоздить тебя к месту! Двигайся!"

Пока он уклонялся от этой новой атаки, отчаянно стремясь не оказаться между двумя врагами, первая крикса внезапно выпустила нечто вроде хлыста, но сделанного будто из паутины или даже тумана. Когда тварь попыталась достать Баррика этой плетью, он отскочил, но конец ужалил его в икру обжигающим холодом.

Теперь обе криксы принялись кружить, стараясь вновь зажать юношу в клещи. Его же охватил ужас, с каждым мгновением становившийся всё сильнее: у второго чудовища тоже появился тот странный хлыст, твари снова запели громче, и в этот раз — со всё нарастающим триумфом. Почему он не видит ничего, кроме их глаз, похожих на пятна крови на бледных полотнах лиц? Не могут же они быть слеплены из воздуха — но что они такое?

Как будто в ответ на этот вопрос одна из крикс бросилась на него, и на мгновение её капюшон распахнулся, являя лик из кошмаров, мертвенно-белый, с багровыми синяками вокруг красных глаз и пустой дырой открытого рта — женское лицо, бесчеловечное и недоброе, маску, искажённую криком.

Этот жуткий миг чуть не стал роковым: Баррик застыл, оцепенев от ужаса, и тут же второе чудище зацепило его концом хлыста меж лопаток. Боль пронзила его, как молния, и принц упал на колени. Меч с лязгом отлетел в сторону, но Баррик не заметил, куда: агония ослепила его. Пока он отчаянно искал силы подняться, первая крикса скользнула к нему, замахиваясь своим оружием. Вместо того, чтобы попятиться ко второй, юноша рванулся вперёд и схватил нападавшую тварь там, где у неё должны были быть ноги. Но в том месте не оказалось ничего, вернее, почти ничего — под ладонями ощущались лохмотья да сырость, да ломкое хрупкое препятствие, будто мёрзлые веточки. По рукам принца мгновенно расползся холод, и на миг он почувствовал, как ледяная дрожь вползает в грудную клетку, стремясь обвить сердце; ничего другого не оставалось — он отдёрнул руки и откатился в сторону. Когда его пальцы сомкнулись на рукояти меча, твари метнулись к нему, чирикая, как вспугнутые сойки, песня сбилась, превратившись в череду щелчков и невнятного бормотания — может быть, слов.