Восхождение тени - Тэд Уильямс

— Как же, свежий воздух! — ворчал он себе под нос, быстро шагая по саду и пытаясь отыскать тех, за кем следил, по маячкам факелов, прихваченных ими в замке. Свежий воздух оказался демонски морозным. А у него под шерстяным плащом надета лишь тонкая рубаха — и ни шляпы, ни перчаток. Даже факела, чтоб не спотыкаться на каждом шагу — и того нет. — Будь проклят Броун со своими подлыми угрозами!

Он снова увидел их, когда Окрос и Толли с солдатами пересекли раскисшую главную дорогу, ведущую к оружейной и баракам стражи, и последовал за ними, держась на расстоянии. Один из мужчин тащил большой полотняный тюк, а другой осторожно нёс мешок поменьше — может, как раз петуха? Но зачем им куда-то тащить птицу глухой ночью, если не для того, чтобы использовать в каком-нибудь колдовском обряде? Эта мысль леденила кровь Тинрайта сильнее, чем ночной мороз.

А мгновение спустя, когда процессия свернула с широкой дороги, ведущей к Тронной зале, и двинулась вниз по извилистой тропе мимо королевской домашней часовни, кровь у Мэтта сделалась холоднее и льда — Толли и Окрос направлялись к усыпальнице.

Ему потребовалось собрать всю волю в кулак, чтобы продолжать идти за ними. Тинрайт до смерти боялся кладбищ, и утыканный надгробиями храмовый двор был для него одним из самых жутких кошмаров: странные древние статуи, мавзолеи — точь-в-точь узилища для неупокоенных душ… Один только ужас перед Авином Броуном заставлял его идти туда — ужас… и любопытство. Что задумал Окрос? Не воззвать ли к богам в этом уединённом месте, в этот час торжества потусторонних сил? Но зачем?

Люди остановились перед входом в семейный склеп Эддонов, и Тинрайт едва не застонал от страха. У Хендона Толли на шее болтался ключ. Когда дверь усыпальницы отворилась, четверо мужчин спустились по лестнице, а один остался на страже у входа снаружи. Свет факелов всё тускнел по мере того, как они исчезали на ведущей вниз лестнице, но отблеск его ещё очерчивал дверной проём. Мэтт был страшно рад, что он сейчас не с ними, не в этом доме смерти, что не он наблюдает, как ползут и скачут по стенам тени.

Сторож, который сперва напряжённо стоял и прислушивался у входа, постепенно расслабился, а потом и вовсе прислонился к резному фасаду склепа и пристроил пику рядом. Тинрайт (никогда не подозревавший в себе такой смелости) решил, что это удобный случай подкрасться поближе — может, удастся услышать, о чём говорят внутри. Броун несомненно отвалит за такое горсть морских звёзд — а может, даже парочку серебряных королев!

Он обошёл полосу света, падающего из дверей склепа, по широкой дуге, пока не добрался почти до самой стены часовни. Отсюда Тинрайт видел спину стоящего на страже солдата, и его расслабленная поза придала поэту храбрости подобраться ещё ближе, остановившись всего в нескольких шагах от двери. Он притаился за памятником, наполовину занавешенным ковром плюща, спускавшего плети с храмовой стены.

— …Но не таким образом, — донёсся чей-то голос из склепа, тихий, но вполне различимый — Тинрайт решил, что это Окрос. — Важна жертва, приносимая не здесь, а там.

— Ты утомляешь меня, — перебил второй голос, известный Мэтту даже слишком хорошо.

Его минутное воодушевление мгновенно испарилось. Что он, поэт, делает тут посреди ночи, играя в шпиона? Если Хендон Толли поймает его здесь — да он с него живого кожу сдерёт! Единственное, что удержало Мэтта Тинрайта от того, чтобы немедленно развернуться и помчаться обратно в замок, — это страх шумом привлечь внимание часового. Его так трясло, что он едва сохранял равновесие, скрючившись в своём жалком укрытии.

— И становишься мне скучен, — продолжал тем временем Толли. — И скажу тебе, эскулап, это — не лучшее моё настроение. Надеюсь, ты приготовил нечто такое, что вновь пробудит во мне интерес.

— Я… я стараюсь, милорд, — проблеял Окрос, явно встревоженный. — Просто это… мы должны… я должен быть осторожен. Это великие силы!

— Да, однако на данный момент величайшая из известных тебе сил — я. Продолжай. Заверши жертвоприношение так, как считаешь нужным, но заверши. Мы должны отыскать место, где покоится Камень богов, или оставить надежду заставить силу служить нам. Если мы сейчас проиграем, Окрос, я буду страдать не один, это я тебе обещаю…

— Умоляю вас, милорд, пожалуйста! Смотрите, я делаю, что вы просите…

— Ты только и делаешь, что тычешь, болван! Разве я обещал тебе немыслимое богатство только за то, что ты потычешься в отражение? Достань его! Заставь это произойти!

— Конечно, милорд. Но это всё не так… не так просто…

Лекарь начал что-то мямлить, и Тинрайту пришлось податься вперёд, чтобы лучше его слышать — и тут внезапный вопль разорвал тьму, взвившись так пронзительно и ужасно, что невозможно было представить, чтобы его исторгла человеческая глотка, а в следующий миг захлебнулся в судорожном бульканье, которое всего через один — два сумасшедших удара сердца полностью перекрыли топот и лязг оружия мужчин, несущихся к выходу из склепа по каменной лестнице.

Первым оттуда показался стражник — наверху лестницы он упал на колени, и его тут же вырвало. Второй пробежал мимо, зажав рот одной рукой и размахивая другой, в которой держал факел. Первый поднялся, всё ещё отплёвываясь, и последовал за товарищем. Неуклюже огибая надгробия, они улепётывали по кладбищу, только пятки сверкали. Высокая, закутанная в плащ фигура Хендона Толли появилась в дверях усыпальницы, в руках он нёс большой полотняный свёрток.

— Возвращайся в замок, — приказал Толли солдату, глядящему вслед сбежавшим товарищам, разинув рот.

— Но… мой лорд…

— Захлопни рот, дурак, и ступай. Вон за тем идиотом с факелом. Нельзя, чтобы нас застали здесь. Слишком много объяснений.

— Но… а доктор?

— Если мне ещё раз придётся приказать тебе замолчать, я заткну тебе рот навечно, перерезав для этого глотку. Пошёл!

Они быстро скрылись в темноте, оставив Тинрайта трястись и задыхаться от страха в одиночестве меж кладбищенских теней. Дверь в склеп осталась распахнутой. Внутри ещё мерцал свет.

Парню не хотелось спускаться по лестнице — ни один человек в здравом уме и твёрдой памяти не стал бы этого делать. Но что же там произошло? Почему факел в глубине ещё горит, несмотря на тишину? Он должен, по меньшей мере, пойти и взять его — не возвращаться же через кладбище опять без света. Впоследствии Тинрайт никогда так и не смог объяснить, почему он сделал то, что сделал. Не из храбрости: поэт и сам признавал, что к числу смельчаков его не отнесёшь. И не из простого любопытства — никакое любопытство не могло бы превозмочь в нём страха — хотя и что-то от любопытства в этом было. Единственное, чем он мог объяснить свой поступок — что ему просто надо было узнать. В тот момент, на тёмном храмовом дворе, он ощущал со всей уверенностью: какую бы жуть ни обнаружил он в склепе, ужаснее, чем потом без конца гадать, что же произошло там, внизу, не может быть ничего.

Мэтт поставил ногу на первую ступеньку и замер, прислушиваясь. Отблеск огня в проёме коридора под ним лишь слегка желтил стены. Осторожно и бесшумно спускался Тинрайт по тёмной лестнице, пока не достиг подножия. По обеим сторонам виднелись залитые мраком, словно соты мёдом, ниши, на каменном полу валялся факел.