Лис - Михаил Ефимович Нисенбаум

задыхается, захлебывается воздухом. Он взял ее за руку и поглаживал, словно шептал: ну-ну, успокойся, все хорошо.

– Не говори так. Ошеева и Булкина еще не весь университет. Пока он еще мой и твой.

– И ты позволишь им так с собой обращаться?

– Лика, это же борьба. У них свое оружие, у меня свое. Уйти сейчас – значит исполнить их заветное желание. Это ведь их план – заставить меня исчезнуть.

Лия отняла у него руку, встала и подошла к окну.

– А каков твой план? Сделать, чтобы они исчезли? Они не исчезнут. Кто угодно, только не они.

– Хочешь знать, почему я держусь за эту работу? Причин хватает, но есть важнейшая: университет – это эликсир молодости. Да-да, смейся. Не знаю, помнишь ты или никогда не видела… Анна Богдановна, инспекторша юрфака. Обычная сорокалетняя тетка с золотыми зубами и волосами, окрашенными хной. Точнее, такой она была, когда пришла в университет – безвкусно одетой, вечно раздражительной, некрасиво стареющей женщиной. За пять лет, пока она вела к диплому свой курс, глаза у нее заблестели, ожили волосы, кожа, ногти – я не шучу! – она стала одеваться по моде, быстрее и остроумнее отвечать на вопросы. Эти мальчики и девочки, эти инфантильные разгильдяи, прогульщики и двоечники – вы! – научили ее своей юности. Заразили быстротой реакции, легкомыслием, беспричинным смехом и невольной радостью жизни. Работай она в департаменте министерства или в офисе инвестиционной компании в окружении озабоченных сверстников и сверстниц, у нее не было бы ни мотива, ни ресурсов, ни шанса помолодеть. А здесь – было.

Лия слушала внимательно. В этом внимании слышалось благодарное притихание человека, допущенного к важнейшим тайнам. Тагерт продолжал:

– Так вот. Пьеса для «Лиса» почти дописана. У меня есть театр. Я отвечу им со сцены. И не только им.

– Почему ты ничего не говорил? – В Лиином голосе звучала ревнивая обида. – Какие у тебя еще от меня секреты?

– Ну… Стыдно признаться… Это суеверие. Скажешь заранее – и не допишешь.

Лия смерила Тагерта подозрительным взглядом, помолчала и произнесла:

– Хочу играть главную роль.

Он посмотрел на Лию с удивлением:

– Ты даже не знаешь, о чем пьеса.

– Мне все равно. А о чем?

Тагерт коротко пересказал сюжет, и пока он говорил, Лия все заметнее хмурилась: она размышляла. Наконец, просияв, она встряхнула головой:

– Я буду главной фреской.

– …

– Во-первых, меня возрождают, спорят обо мне. Во-вторых, все будут на меня молиться. Как я того и заслуживаю.

•

Войдя в тридцать шестую аудиторию, Тагерт обнаружил на задней парте Ольгу Ипполитовну Лабунцову, преподавательницу французского. В первое мгновенье она казалась матерью одного из первокурсников. Тагерт поздоровался не без удивления, подошел поближе и спросил вполголоса, чем обязан такому удовольствию. Ничуть не смутившись, Ольга Ипполитовна сказала:

– Не обращайте на меня внимания. Как будто меня здесь и вовсе нет.

После этих слов студенты, как по команде, обернулись к задней парте.

Занятие началось. Тагерт понимал, что Лабунцову прислали с инспекцией, что проверка связана с недавним разговором у заведующей, но зачем прислали преподавательницу французского? Ведя семинар, Сергей Генрихович не без удовольствия заметил, что совсем не волнуется. Через четверть часа после начала Лабунцова поднялась и, сгорбившись, как делают опаздывающие студенты, просеменила между рядами к выходу.

Несколько дней жизнь текла своим чередом. У проверки не было никаких последствий. Покой – не постоянное ровное благополучие. Покой – то короткое время, когда не происходит ничего дурного. В какой-то момент Тагерт перестал думать о странном визите.

В пятницу, готовясь идти домой, Тагерт столкнулся с Татьяной Максимовной. Повязка на глазу Воробеевой твердо смотрела на Тагерта мертвым взглядом. Они встретились впервые с начала учебного года. До этого Тагерт не счел нужным, точнее, не решился найти Воробееву и обсудить произошедшее. Да и к чему бы такое обсуждение привело? Татьяна Максимовна свой выбор сделала. Они поздоровались и замолчали, потому что не знали, что говорить. Наконец, Воробеева произнесла:

– Вы должны знать, Сергей Генрихович… У вас хороший учебник, хороший словарь, дело не в нем.

– Для чего же вы участвуете в его изгнании, Татьяна Максимовна?

Она развела руками:

– Обстоятельства непреодолимой силы. Если не я, был бы кто-то другой. Смотрите на это по-буддийски.

– Но вы не оставили плохое дело другим, сделали сами. Не знаю, как на это смотрит буддизм и даже причем тут буддизм.

Воробеева кивнула и запахнула зеленый шелковый палантин, расшитый ветвистым узором.

– Ветер скоро переменится, – многозначительно проговорила она. – Ветер – это прекрасно. Он выносит из города все тяжелое и ненужное.

Слова звучали туманно, как предсказания сивиллы, допуская самые разнообразные толкования: ветер мог вынести из города как неприятности Тагерта, так и его самого. Глаза Татьяны Максимовны, зрячий и отсутствующий, взирали настороженно и надменно. Выйдя на крыльцо, Тагерт с наслаждением почувствовал дуновение сырого сквозняка, катившегося по Зоологической улице куда-то в сторону гостиницы «Пекин», а потом дальше на север, гораздо дальше.

•

Самое сложное – подгадать. Причем не в какой-то случайный момент, а чтобы каждый из них понял, кого провафлил. Лизка – иуда, гадина! Нет, не гадина. Просто овца! Это Байярд ее совратил. Уже вторую пару Настя Петрова сидела в буфете вместе с Максом Шипуновым. На них смотрели, порой неодобрительно: столов в буфете мало, сколько можно занимать место! Максик рвался на волю, делал грустные глаза, но Петрова щипала его за руку и спрашивала: «Ты же не хочешь бросить меня одну?» Очередь сокращалась, удлинялась, закручивалась завитком. Если посетителей было мало, коренастая буфетчица спрашивала первого в очереди: «Чего тебе хочется, мой хороший?» Когда народу прибывало, она призывала помощницу и отрывисто говорила следующему: «Вам?»

Петрова, помешивая давно остывший чай, вглядывалась в Шипунова глазами Лизы и Байярда: достаточно ли крут ее новый друг? Сможет ли ее выбор их уязвить? Конечно, Макс не скачет по крышам и не падает с моста на веревочке, но он прикольнее, чем Валера, с ним легко, он не упирается, как баран, лишь бы доказать, что он мужчина.

Она никак не могла решить, обидеться всерьез или не придавать значения роману бывшего парня с лучшей подругой. Байярд ей надоел еще прошлой осенью. Не то чтобы надоел, только все у них происходило через силу, против течения. А она любит легкость. И еще: мужчина, который рядом, должен ее ценить, должен считать незаслуженным счастьем, что она рядом. Байярд отставлен. Откуда тогда обида? Если он ей не нужен, почему не порадоваться за них с Лизон? Настя Петрова не думала этими словами, не пыталась разнять и разобрать свои ощущения. Она кожей, жаром тела чувствовала, что не меньше Лизы заслуживала такую влюбленность, пусть даже Валера ей без надобности.

Хорошо, если эти двое войдут в буфет вместе. И если Макс в этот самый момент что-нибудь отмочит. Например, выдаст какую-нибудь фразу. Шипунов раньше ходил в театр «Лис», потом переметнулся