Бремя империи - Александр Афанасьев

– Правду? – имам скептически усмехнулся. – По-моему, ты уже ее знаешь – для себя. И твои друзья тоже. Тебе не нужна правда. Ты идешь не за правдой – ты идешь за расправой.

– Мы знаем, что произошло, Айрат-хазрат… – упрямо сказал пацан, но имам тут же его перебил

– Знаешь? Ты был там, где это произошло?

Пацан молчал – но молчание его было красноречивее слов.

– Или, может, кто-то из вас был там и видел, что произошло? – Имам внезапно возвысил голос. – Кто из вас видел, что произошло? Кто из вас может рассказать, что произошло?

Толпа глухо волновалась.

– Никто из вас не может рассказать, что произошло! Никто из вас не был свидетелем! А ведь в Коране сказано про свидетелей! И про лжесвидетелей тоже! Кто из вас знает, что полагается лжесвидетелям по законам шариата?!

Все молчали…

– Вы ведете себя как женщины, – выкрикнул имам. – Недаром Пророк Мохаммед сказал, что свидетельство одного мужчины приравнивается к свидетельствам двух женщин! Вы не знаете, что произошло, но вы идете и говорите, что вы свидетели. Вы…

Майор бросился вперед, прыгнул, пытаясь сбить с ног и имама, и стоящего рядом пацана. Он увидел мимолетный отблеск света – совсем недалеко, на одном из этажей гостиницы «Казань». Это, конечно, мог быть и репортер, желающий заснять «горячий кадр», – но шестым чувством майор понял, что это не репортер, что это снайпер. Понял – и прыгнул, прикрывая оказавшихся на линии огня. И успел. Почти успел…

Толпа глухо охнула, на мгновение подалась назад…

– Клинов – «Казань», средний этаж, снайпер! Вперед! – скороговоркой выкрикнул майор в закрепленную у плеча рацию. – Живьем! Живьем нужен!

В каждом батальоне Российской армии и жандармерии была сформирована так называемая ООГ – отдельная офицерская группа. Это подразделение, в которое входило от четырех до двадцати человек, формировалось для решения таких вот «ювелирных» задач, когда требовался не топор и не нож, но скальпель. Эти группы состояли из младших офицеров и тренировались отдельно – это помимо обычных тренировок, – добиваясь слаженности действий в группе. Задействование ООГ в критических ситуациях, подобных этой, тщательно отрабатывалось.

– Барсов, Тищук, Парубов, за мной! – Капитан Клинов, не оглядываясь, бросился к самому краю линии щитов. Следом за ним рванулись еще три офицера…

Лицо имама было белым как мел, майор машинально приложил два пальца к сонной артерии, почувствовал едва заметный пульс. Все-таки жив…

– Док, ко мне! Здесь тяжелораненый!

Рядом поднимался на ноги Мурад…

– Бей! – истерично крикнул кто-то.

– Стоять!!! Стоя-а-а-ть!!!! – Майор выхватил из кобуры пистолет и, повернувшись лицом к толпе, выстрелил в воздух раз, потом еще раз и еще, – охренели! Стоять!!!

Через линию щитов прорвался один из санитаров батальона, следом бежали еще двое солдат, раскладывая на ходу пластиковые носилки…

Клинов проскочил щитовую линию жандармерии, едва не сбив с ног одного из жандармов, бросился вперед. Толпа в основном занимала проезжую часть, тротуары тут были выше проезжей части, и народа на них было относительно немного. Увернулся от одного удара, резким тычком свалил на руки своих дружков второго. Получил и сам, но снаряжение смягчало удар – удержался на ногах. Все взаправду, все – как на полигоне, где одному нужно на время пробиться сквозь целую роту, уворачиваясь от ударов палками, с закрепленными на концах мешочками с песком. Все взаправду…

Выскочил, не сбавляя ходу, огляделся – улица тут делилась на две части и была небольшая площадь. Если смотреть на реку Казанку и принимать это за двенадцать часов, то гостиница «Казань» была на десять часов, позиции его роты – на шесть часов, а на семь и восемь часов резко вверх уходили две улицы, разделенные большим, метров двенадцать высотой холмом – эти улицы как будто были выкопаны в теле холма. Прорываться надо было к гостинице – но толпа бурлила везде, и самым простым было – подняться на этот самый холм, там почти никого не было. Вот только снайпер – на холме как раз и станешь целью.

Что-то прошло совсем рядом, что-то очень быстрое – и капитан вдруг понял – пуля. Стоять на месте нельзя, надо двигаться. За спиной послышался болезненный выдох – в кого-то попали…

– Барсов, Тищук, Парубов – доклад! – проговорил капитан уже на бегу.

– За тобой, десять метров!

– За тобой, пять метров!

– За тобой, пять метров!

– Работает снайпер! Не останавливайтесь!

– Я Воздух-два. – Доклад одного из пилотов вертолета вклинился в радиообмен. – Наблюдаю позицию снайпера, жду приказаний

– Спугните его, – прохрипел капитан, – только спугните, живьем его надо.

– Вас понял.

Над площадью, почти неслышный в гуле винтов, рокотнул пулемет, потом еще раз.

– Я Воздух-два, снайпер сворачивается.

– Наведите нас на него. Займите позицию над гостиницей!

– Вас понял!

– Стоять, сказал! – Майор стоял один против толпы, потрясая пистолетом. – Имам ранен, а вы!!! Его в госпиталь надо!

Зрелище русского жандарма, так яростно защищающего человека чужой ему веры и неудобного власти, кое-кого в толпе отрезвило. Но не всех.

– Его русские убили! – крикнул кто-то.

– Какие на… русские, ему в грудь выстрелили, не в спину, я сам видел! – крикнул Мурад.

Отвлекшись, майор наклонился к санинструктору.

– Что?

– Задето легкое. Я что мог, сделал, господин майор… – Санинструктор прилаживал капельницу. – Надо в больницу его. У нас минут тридцать, не больше.

Майор склонился к плечу.

– Первый на связи! Машину сюда, срочно, я перед первой линией заграждений! Мою машину, живо!

– Вас понял!

Цепляясь за землю руками и ногами, капитан, подобно обезьяне, вскарабкался на крутой холм – и покатился вниз. Так быстрее, нельзя терять ни секунды. У подножия холма на обратной стороне вскочил на ноги, звезданул хуком слева рванувшегося к нему молодчика-погромщика, снова бросился вперед.

– Сбор у центрального входа в гостиницу! Живее! Воздуху – доклад!

– Я Воздух-два, снайпера не наблюдаю, выходы из гостиницы под контролем.

Винты вертолета рубили воздух точно над гостиницей, вертолет висел метрах в тридцати над ней, чтобы держать под контролем не только парадный вход, но и остальные. Все входы на первом этаже были не только заперты, но и закрыты деревянными щитами против погрома.

Первым подбежал старший лейтенант Тищук, затормозил у стены, переводя дыхание и поудобнее перехватывая автомат с откинутым прикладом. Вся форма Тищука была порвана, на правой руке набухала красным царапина…