Екатерина Арагонская. Истинная королева - Элисон Уэйр

– Я буду осторожна, обещаю вам! – клятвенно заверила посла Екатерина.

Сердце ее билось неровно при мысли о том, в какой опасности она может находиться.

– Я сама буду пробовать всю вашу пищу, – твердо заявила Мария. – Нет никакой уверенности в том, что ваш официальный дегустатор неподкупен.

– Вы мой дорогой, храбрый друг, – сказала глубоко тронутая Екатерина и подала руку Марии. Потом ее поразила жуткая мысль. – Но как же принцесса? Ей ничто не угрожает?

У Марии и Гертруды сделались испуганные лица.

– Они не посмеют! – заявила Мария.

– Навредить дочери короля?! – воскликнула Гертруда. – Нет, ваша милость, не бойтесь. О таком никто даже помыслить не решится.

Но мир постепенно переворачивался с ног на голову. «Можно ли быть уверенной хоть в чем-то?» – спрашивала себя Екатерина, хотя и согласилась с доводами своих дам.

Однако ведь были и те, для кого Мария представляла угрозу – наследница трона, законная, без всяких оговорок, притом враждебно настроенная по отношению к леди Анне.

На этот раз Генрих явился в лучшем настроении, хотя вид имел сильно озабоченный.

– До вас, без сомнения, дошли слухи о епископе Фишере. Я пришел сообщить вам, что все эти дикие обвинения совершенно безосновательны.

Екатерина ничего не ответила. Ей хотелось бы в это верить. Она отчаянно надеялась на то, что Генриха не дурачат: ведь если Болейны не пытались отравить Фишера, тогда она сама и Мария были вне опасности.

– Чтобы доказать это, я намерен использовать этого жалкого повара в качестве поучительного примера, – продолжил Генрих. – Отравление – это самая гнусная форма убийства. Мерзость. И я заставлю парламент принять новый закон, в соответствии с которым отравителей будут признавать виновными в измене и приговаривать к смерти в кипятке.

Екатерину передернуло. От мысли о такой пытке ее замутило.

– Почему бы не вешать их, как других преступников? – прошептала она.

Голос Генриха был твердым как сталь.

– Потому что отравление – это особенно подлый и коварный способ убийства, и он требует соответствующего наказания, чтобы другим неповадно было.

Думать о столь страшной участи было невыносимо, тем более что жестокие страдания грозили человеку, который стал орудием в руках других людей, в то время как настоящие преступники останутся без наказания за свои ужасные дела.

Однако Шапуи, с которым Екатерина разговаривала позднее, придерживался иного мнения:

– Король поступает мудро, так жестоко карая за это преступление, и повар не безвинен. Яд в пищу он всыпал, предположительно, по собственной воле. Не могу представить, что леди Анна или ее отец колдуют над котлами с едой. Тем не менее месть короля не снимает с них подозрений полностью.

– Уповаю на Христа и надеюсь, что они невинны. Молюсь, чтобы у этого бедного повара хватило сил вынести предстоящие ему испытания, – с горячностью сказала Екатерина и перекрестилась.

Однако она понимала, что Шапуи прав: жестокое наказание отвратит от злых намерений любого, кто задумал бы подсыпать яд Марии.

– Нехорошие новости, ваше высочество, – сказал Шапуи, подходя к Екатерине в ее саду однажды после обеда в марте. – В парламенте объявлено, что университеты Европы высказались по делу короля. Только четыре из шестнадцати поддержали вас.

– Их подкупили! – с горечью сказала Екатерина.

– У меня нет сомнений в этом. Большинство объявило ваш брак кровосмешением, противным божественному закону. А потому, они утверждают, он недействителен и должен быть аннулирован, а папа Юлий вообще не имел права давать на него разрешение.

– Я с этим никогда не смирюсь! – заявила Екатерина.

Казалось, женщины Лондона были с ней заодно.

– Они устраивают шествия на улицах, – сообщила на следующий день Гертруда Блаунт, – и кричат, что король подкупил ученых докторов.

– Английские женщины всегда брали вашу сторону, – заметила Мод.

– Жаль только, что мужчины к ним не прислушиваются! – фыркнула Мария. – Но разумеется, мы ведь дуры, не способные мыслить логически!

Епископ Фишер прислал Екатерине записку. Он слышал, будто даже сам еретик Лютер заявил: ни при каких обстоятельствах король не должен отделять себя от своей королевы. «Едва ли, – подумала Екатерина, – Генрих примет во внимание замечания человека, которого называл паршивой овцой».

Подданные Генриха прохладно отнеслись к его книге о Великом деле «Зерцало правды», которая наконец-то вышла в свет весной.

– Люди осмеивают ее, – сказал Шапуи. – Слышали бы вы, ваше высочество, что говорят в тавернах – почти в открытую. Это должно укрепить вашу решимость. Люди вас любят. Они не потерпят никакой другой королевы.

– Удивляюсь, почему король не наказывает их.

– А вы не знаете? Он нездоров и не встает с постели. Говорят, это последствия огорчения и досады на подданных.

Екатерине стало обидно, что никто ничего ей не сказал. Она должна пойти к нему. Должна убедиться, что это не серьезное заболевание. Слишком глубоко в ней укоренилась привычка заботиться о нем, любить его, переживать за него.

– Я подозреваю, пострадало лишь его самолюбие, – предположил Шапуи. – И все это – притворство!

– Но я все равно пошлю справиться о здоровье его милости и узнать, могу ли я навестить его. Напишу записку.

Как только послание было составлено, Екатерина запечатала его и отдала Марии. Но когда Мария открыла дверь, за ней обнаружился один из церемониймейстеров королевы, пригнувшийся к замочной скважине. Мужчина стыдливо отпрянул от двери и направился к лестнице, но было поздно. Они все его заметили. Шапуи бросился за ним и вернул соглядатая в покои королевы.

– Что вы делали у моей двери? – спросила его Екатерина. – Подслушивали?

Мужчина смотрел на нее исподлобья.

– Отвечайте ее высочеству! – прикрикнул на него Шапуи.

– Я не подслушивал, ваша милость. Я потерял пуговицу и искал ее.

– Нашли? – спросила Екатерина.

– Нет, ваша милость.

– Пойдите посмотрите, Мария.

Та ушла и вскоре вернулась:

– Там нет никакой пуговицы.

– Должно быть, я потерял ее где-то в другом месте, – сказал церемониймейстер.

– Покажите нам, откуда она отвалилась? – потребовал Шапуи. – С дублета или с рукава?

Церемониймейстер вытянул руку. На манжете рубашки не было пуговицы. Екатерина подозревала, что он оторвал ее, пока они ждали Марию. Она не поверила его объяснениям, и Шапуи явно тоже. Но делать было нечего.

– Можете идти, – сказала Екатерина, – и постарайтесь больше не болтаться у моих дверей.