Империя в войне. Свидетельства очевидцев - Роман Сергеевич Меркулов

достигнут умиротворения. Любопытно, какой последует ответ на эту историческую телеграмму. Р. поступил, как велел долг; интересно, писал ли Родзянко другим главнокомандующим.

Около 8 часов, получена копия телеграммы генерала Беляева в ставку, извещающей, что горсть оставшихся верными долгу войск не в силах справиться с военным мятежом. Начались пожары. Нужны особо надежные войска и в возможно большем числе.

Вскоре после этой телеграммы Алексеев вызвал к аппарату Данилова, результатом чего явилось распоряжение о командировании в Петроград двух полков пехоты и по полку улан и казаков. Столько же посылают и от западного фронта. Вопрос – учуют ли немцы, что мы на целых две дивизии ослабили себя для новой борьбы теперь уже с своим, потерявшим и веру и терпение, народом?

Главнокомандующим Петроградским округом назначен генерал-адъютант Иванов.

Николай II, 27 февраля

В Петрограде начались беспорядки несколько дней тому назад; к прискорбию, в них стали принимать участие и войска. Отвратительное чувство быть так далеко и получать отрывочные нехорошие известия! Был недолго у доклада. Днём сделал прогулку по шоссе на Оршу. Погода стояла солнечная. После обеда решил ехать в Царское Село поскорее и в час ночи перебрался в поезд.

П. А. Сабуров, 27 февраля

Разгромлена предварительная тюрьма на Шпалерной и выпущены все арестанты. Это наша «prise de la Bastilles». Разгромлен арсенал и толпа вооружилась ружьями и пулеметами.

Утром опубликован Высочайший указ о роспуске Государственной Думы и Государственного Совета. Но часть Думы собралась и образовала Комитет для примирительных действий. Родзянко во главе. Государь возвращается из ставки послезавтра. Присылают новые войска.

О. А. Бессарабова, 27 февраля

За обедом в столовой Всероссийского Земского Союза (где я работаю в библиотеке и Архиве Союза) мой сосед по столу, корректный господин, сказал вслух, ни к кому не обращаясь:

– Дума распущена. Не хотят отдать ей в руки продовольственный вопрос. Четыре гвардейских полка выступили за Думу, заняли арсенал. Отовсюду слухи, как пожар и потоп, летят, бегут, расползаются.

М. М. Пришвин, 27 февраля

Около трех дня прихожу к начальнику с докладом по делу Кузнецовской фабрики, а он говорит: теперь все равно: Артиллерийское Управление захвачено бунтующими войсками, Предварилка открыта – политические выпущены и проч.

Но бумаги мы продолжаем писать в Министерство Земледелия о том, что вследствие недостатка муки и рыбы каменноугольные копи Донецкого Бассейна должны прекратить работу, что Невьяновские заводы должны прекратить перевозку дров по недостатку овса.

«Свидетельствуя совершенное почтение Его Превосходительству и проч…» Часы играют свою несложную немецкую песенку.

В. Меньшов, 27 февраля

Интересный мелкий эпизод. После сходки в Институте студенты собрались у подъезда. Пропели вечную память. Вдруг откуда-то явился пристав. Я увидал его стоящим у стены Института, прижатым со всех сторон студентами. Студенты вступают с ним разговор и объявляют ему, что назначено новое правительство.

«А где же старое?» – спросил тот, таким растерянным и упавшим голосом, что всем стало жалко его.

«Старое правительство, как и полиция, исчезло», – сострил кто-то из студентов.

«Кто там? Пристав? Бей его! – раздалось сзади.

«Зачем бить? Что вы?! Дурак! – посыпалась на кричавшего.

«Обезоружить его!»

Но в конце концов отпустили пристава целым и невредимым…

С. С. Прокофьев, 27 февраля

На Фонтанке я увидел большой костёр, диаметром саженей в две, с огненными языками, достигавшими второго этажа. В квартире соседнего с ним дома изнутри высаживались рамы, со звоном и грохотом летевшие вниз, а вслед за ними вылетали по очереди все предметы домашней утвари и меблировки. Громили участкового и квартального пристава. Из окон третьего этажа вылетали зелёные диваны, скатерти, целые шкапы, набитые бумагами. Особенно сильное впечатление производили эти шкапы. Они медленно перевешивались через подоконник, затем устремлялись вниз и, как-то крякнув, тяжело падали на мостовую, прямо в костёр. Шкап разъединялся, стеклянные дверцы разбивались в куски и целый рой бумаг вздымался огнём и ветром далеко вверх, выше самого дома. Толпа злорадно галдела.

Слышались крики:

– Кровопийца! Наша кровь!

Я не сочувствовал толпе. Меня угнетало насилие. Я думал: спаслась ли от погрома семья пристава?

Г. А. Князев, 27 февраля

Навстречу нам около Университета попался какой-то штатский с ружьем верхом на англизированной лошади. По уздечке и седлу можно было заключить, что эта лошадь принадлежала конному городовому. Это был первый, увиденный мною, революционер. Дядя рассказывал, что часть войск перешла на сторону народа. В некоторых местах города идут форменные сражения. Особенно кровопролитно было столкновение у Литейного моста, где он сам чуть уцелел. К Адмиралтейству он еле-еле пробрался. Дума распущена – это факт…

И жутко-жутко стало.

Это не просто бунт, а РЕВОЛЮЦИЯ.

А. Н. Бенуа, 28 февраля

А пожалуй, это и РЕВОЛЮЦИЯ!

Теперь и во мне возникла тревога, что выразилось уже в том, что я проснулся в 6 часов. Тревожность (скрываемая изо всех сил) проявляется в повышенной раздражительности. Меня злят наши девочки, слишком беспечно, шумливо и весело воспринимающие события. Уже за кофием Дуня взбудораживает всех сообщением, что она только что, высунувшись в окошко, увидела, как со Среднего проспекта к Тучкову мосту сворачивают один за другим автомобили с красными флагами. Толпа (в столь ранний час наличие толпы уже многозначительный симптом) их провожает кликами. В тот момент это сообщение показалось нам чем-то чрезвычайным и ужасно грозным, но уже к середине дня такие же проезды «революционных колесниц» стали явлением до того обычным, что даже потеряли всякую остроту новизны и успели «надоесть». Вот и сейчас в ясном морозном воздухе гулко гудит проезжающий грузовик и слышны крики «ура!».

Очевидно, опять мчится мимо нашего дома одна из бесчисленных партий солдат и рабочих, вооруженных винтовками и саблями наголо. Катят они во весь опор, в большинстве случаев в направлении к Тучкову мосту. В некоторых из этих самокатов сидят вместе с пролетариями сестры милосердия, а то и просто какие-то дамочки, а также штатские с красным крестом на ручной повязке. Очень принято – двум солдатам помоложе лежать с ружьем в позе прицела на колесных крыльях (pare-brise) грузовиков. Так более картинно, в этом больше показной удали. Публика приветствует каждую такую повозку сниманием шапок и криками «ура!». <…>

В 10 часов наша кухарка принесла прокламацию, напечатанную на лоскутке серой бумаги очень тусклым шрифтом (очевидно, «приличные» типографии еще не в «их» руках). Её ей сунул какой-то рабочий на углу Среднего. К сожалению, кроме обычных социалистических клише, начинающихся с призыва «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и кончающихся