Империя в войне. Свидетельства очевидцев - Роман Сергеевич Меркулов

и вел. князья; когда устроим свою власть, тогда придем сюда – пусть выходят великие князья».

Масса, вооруженных берданками, саблями, но не в большом количестве. Иногда с чердаков раздаются выстрелы, сейчас же начинается расстрел и обыск. Тут легко могут быть недоразумения, начинают палить во все стороны, а в публике начинается паника. Но раненых я видел только двух, видел убитых двух лошадей. На улицах показались невооруженные офицеры, даже генерал. На автомобилях вместе с рабочими и солдатами изредка офицеры…

Хаос на Знаменской площади. Горит вокзал. Накануне сожгли весь участок Александро-Невский. Горит, как фитиль, верхушка сброшена. Провозят арестованного полковника в санях, окруженных конными солдатами. Ведут двух жандармских офицеров, железнодорожных и говорят, что поймали при поджигании вокзала. Правда ли? Лица бледные – так и думал, что толпа их растерзает. Их охраняют солдаты и проводят. Вдруг начинается стрельба, из пулеметов. Все бегут, площадь пустеет, и мы заходим во двор. Говорят, стреляют полицейские из соседнего дома. Выступают солдаты, обстреливают дом – мне там виделись и женщины. Но стрельба, действительно, идет планомерная (как выяснилось затем, с крыши гостиницы Савоя). Отвечают все в разные стороны.

Не удалось подойти к вокзалу, обошли с Лиговки. Вход в ворота свободный. Касса заперта, но поезд отходит. Садимся и едем. В вагоне разговоры очень разнообразные. В Любани обычная обстановка. В Малой Вишере встречаем какой-то воинский поезд – они разграбили лавки; буфетчик все убрал. Чая даже не было. Пахнет петербургским духом.

В Петербурге нет ни полиции, ни священников.

Солдаты говорят – вы, рабочие, становитесь на работу, а мы сделаем.

Первый день русской революции прошел спокойно. А что будет дальше?

Л. Б. Мартынова, 28 февраля

Матреша и Нюша собирают пожитки, говорят, что будут громить соседнюю полицию и нас за одно, потому что хозяин – немец. Сначала мне нравилось, а теперь очень неприятна вся эта история. Министры все удрали.

В. А. Амфитеатров-Кадашев, 28 февраля

События налетели так нежданно, грозно и радостно, что дух захватило и ничего понять нельзя. Еще вчера, услышав от М. А. Ашкинази о том, что в Питере казаки стреляли в полицию, я подумал: «А ведь, пожалуй, придется убрать Протопопова!» А сегодня вопрос поставлен уже чуть ли не о уходе династии. Узнал я об этом так. Вернувшись из воинского присутствия, я часа в три вышел на Тверскую. На углу Камергерского Юрий Константинович Арцебушев. «Как в Питере?» – «Плохо. Форменная революция. Бунтуют преображенцы, волынцы, семеновцы». Иду дальше. Около «Бома» встретил Савельева из «Русского слова». «Поздравляю!»

– «С чем?» – «Разве не знаете: в Петербурге объявлено Временное правительство: Милюков, Маклаков, Родзянко. Идите в редакцию! Все узнаете». Мне показалось: снежная улица полезла куда-то горбом вверх, на мгновение потемнело в глазах. Стремглав кинулся в редакцию, – и странным был обычный вид Тверской: накрашенные дамы, важные господа в бобрах, офицеры, мальчишки-разносчики. Еще никто не знает о том, что случилось землетрясение, гибель Атлантиды. <…>

В «Русском слове» смятение. «Правда? Правда?».

– «Правда!» – орет Костя Новицкий, кидаясь мне на шею.

– «Войска подошли к Государственной Думе, к ним вышли Керенский и Чхеидзе. Войска взяли «на караул». Чхеидзе командует петроградским гарнизоном».

– «А у нас, в Москве?»

– «У нас, я думаю, Мрозовский будет лить кровь!» На это Борис Врио довольно скептически заметил: «Ну, какая там кровь! Ясно, что все кончено». Поднялся наверх, к Авреху. Еще хочется проверить. «Кажется, превращаемся в ситуайенов?» – «Определенно…»

Выйдя из редакции, помчался на извозчике домой. <…> Когда ворвался, именно ворвался в квартиру, тетя Леля, сидящая в столовой, испуганно спросила: «Что случилось?» – такой взбаламученный был у меня вид. Задыхаясь, я еле выговорил: «Конец монархии! В Петербурге – Временное правительство!» Тетя ахнула, побежала к маме, дававшей уроки. Все были донельзя взволнованы.

А. В. Орешников, 28 февраля

Петроградское движение перебросилось в Москву; на Красной площади, на Театральной, у думы собрались толпы народа (смотрел из окон Музея), прибыли жандармы, из толпы выкинули красные флаги, что-то говорили, кричали «ура»; жандармы уехали; прибывшие роты солдат были встречены криками «ура». В Музей я доехал в трамвае, которые около 11 часов прекратили движение. Частные телеграммы из Петрограда от 27 февраля сообщают, что Дума распущена до 1 апреля указом, и Протопопов назначен диктатором, но он якобы бежал. <…> Сегодня уже здесь ходят слухи об аресте царя, царицы, о назначении министров из состава думских депутатов. Газеты ни одна не вышла. В городе (я шел из Музея пешком) спокойно, перед булочными стоят людские хвосты за хлебом. О событиях на фронте ничего неизвестно; по слухам, Багдад взят англичанами. Вечером говорили, что ответственные министры избраны: во главе Родзянко, иностранных дел – Милюков, военный – Поливанов, внутренних дел – Керенский и другие.

Е. А. Кладищева, 28 февраля

Но никогда я не забуду картины Сухаревской площади, когда я возвращалась домой в 7-ом часу вечера. Масса народу всякого звания, между ними снуют санитарные автомобили, наполненные учащейся молодежью. Вот едет громадный автомобиль, наполненный людьми, и громко кричат: «Товарищи, дайте проехать!». Как странно звучат эти слова на Сухаревской площади. Иду дальше: полиции абсолютно нет, ни одного городового, ни одного околоточного, собираются отдельные кучи народа вокруг ораторов. Этот последний сильным молодым голосом говорит о петербургских событиях и призывает народ к восстанию. Таких групп было не менее 10. Народ стоит и слушает. <…>

Иду дальше и вижу: против Спасских казарм сидят две большие группы солдат: в одном месте с ружьями и штыками и при них прохаживаются офицеры, в другом – с шашками наголо. Из глубины двора казармы беспрерывно раздаются крики «Ура!» Что они означают, не знаю. Спрашиваю, но не могу поверить ответу: «Солдаты не пойдут на народ. Они за него». Масса публики облепила стены ограды казарм. Тоже стоят и ждут. Из отдельных возгласов, улыбок и замечаний ясно чувствуется глубоко сочувственное отношение со стороны военных к двум народным движениям.

Н. В. Устрялов, 28 февраля – 1 марта

Москва. Тронулась, всколыхнулась и Москва. В здании Думы, в двух шагах отсюда я живу в «Мининском подворье» на Васильевской площади, у храма Василия Блаженного заседает совет рабочих депутатов. На Воскресенской площади толпа и группа военных – офицеров и солдат, – охраняющих совет. Бастуют заводы, бастует трамвай. Утром Дума была украшена красными флагами, но потом их сняли. Утром было много жандармов, по-видимому, верных «правительству», теперь они исчезли. Видел, как приветствовала толпа казака, как радостно заявлял казак, что