Парижские мальчики в сталинской Москве - Сергей Беляков

Но вскоре немцы перестали отступать. Перебросили подкрепления, чтобы остановить русских, не пустить их в Прибалтику. 5 июля Баграмян прибыл на командный пункт 6-й Гвардейской армии. Командарм Чистяков, “поблескивая голубыми глазами, выделявшимися на обожженном июльским солнцем лице”, докладывал командующему фронтом о подготовке к новому наступлению. Баграмян хвалил Чистякова как блестящего организатора и одобрил его решение “последовательными атаками” “медленно теснить противника к Даугавпилсу”.

Баграмян вспоминал:

“– А не измотаете ли вы свои корпуса каждодневными атаками? – засомневался я. – Ведь они должны подготовиться к новому рывку.

– Нет-нет, – поспешно заверил командарм. – Мы атакуем только передовыми отрядами, а главные силы приводим в порядок.

Решение Чистякова мне понравилось: ведь, продолжая атаки, он не позволял фашистам закрепиться на новых рубежах”.12691270

Одной из таких каждодневных атак и стал бой 7 июля 1944 года за деревню Друйка, последний бой Георгия Эфрона.

В марте 1925-го, когда Муру исполнился месяц, Цветаева записала в своей черновой тетради: “Мальчиков нужно баловать, – им может быть на войну придется”.1271

Эти слова и сейчас поражают читателя: в самом начале жизни своего сына она будто предчувствовала, как и где он умрет. Предсказание, которое исполнилось в полной мере. На самом деле далеко не всё, что Цветаева придумала или предсказала Муру, сбылось. Скажем, она думала, будто Мур станет революционером или контрреволюционером. Его рано или поздно посадят в тюрьму, а она будет носить ему передачи. Немного ошиблась. Мужу она будет носить передачи, и дочери. А Муру – нет, и в революционеры/контрреволюционеры он не собирался. Он был рассудителен и прагматичен. Но в самом главном Цветаева не ошибалась. Потому и хотела увезти его подальше от войны, будто спрятать далеко-далеко от западной границы.

Есть поразительный документ – письмо Натальи Соколовой к Марии Белкиной. Соколова пересказывает в нем слова своей матери Надежды Блюменфельд и Жанны Гаузнер. Обе женщины беседовали с Цветаевой во время ее поездки в Чистополь. Цветаева говорила им, “что вот Мура скоро призовут в армию, отправят на фронт, этого она не вынесет, не переживет – ждать писем, не получать месяцами, ждать и получить последний страшный конверт, надписанный чужим почерком… Так и будет, ничего нельзя изменить, иного не дано. Именно это ей предстоит. Нет, нет, она не согласна, не желает. Ей отвратительна, невыносима такая зависимость от обстоятельств, от непреложности, такая обязательность всех этапов трагического пути…”1272 Это одно из вероятных (но не единственное, конечно, а в череде многих) объяснений ее самоубийства. Цветаева предвидела не возможность, а именно неизбежность гибели Мура.

Но Мур был о своей судьбе совсем другого мнения. Он не сомневался, что проживет долгую счастливую жизнь: “За себя я не беспокоюсь – предо мной много, очень много времени впереди…” Эта мысль очень часто появляется в его дневниковых записях, повторяется вновь и вновь: “…я еще твердо верю, что когда-нибудь будут, будут для меня хорошие денечки, незабвенные моменты, дружба, любовь, много ценного и незабываемого! Да! Будем стойко ждать и ковать свое далекое счастье, которое, конечно, когда-нибудь и придет”.1273 Он станет знаменитым писателем, высокооплачиваемым переводчиком. Книги Валери и Малларме будут выходить именно в его, Георгия Эфрона, переводе. У него будет своя просторная комната! Мечтать о собственном доме он даже не решался, хотя перед глазами был пример Алексея Толстого, который жил в настоящей городской усадьбе. В собственную комнату можно будет наконец-то привести любимую женщину… Да у него вообще их будет много, и очень красивых: “…я смогу культивировать свои флирты, как роскошные цветы, рукою мастера… Я уверен, что такое время наступит…”1274

Более того, наступит время, когда он пересечет границу СССР и поедет во Францию. Не сбежит, нет. О бегстве он никогда не думал. Может быть, останется там, а может, вернется в СССР. Не зря же Мур хотел заняться пропагандой французской культуры в России и русской во Франции. Вряд ли он стал бы новым Эренбургом. Полагаю, он был бы лучше Эренбурга. И путешествовал бы не меньше, чем этот прославленный и обласканный властью “посланник мира во всём мире”.

Среди вещей Георгия Эфрона сохранились несколько листочков – вырезок из французских детских журналов. Обложка от альбома “Кот Феликс” – популярного персонажа комиксов и мультфильмов. Фотография Ларела и Харди, известных американских комиков времен раннего Голливуда. Несколько страничек иллюстрированной книги “Микки-Маус и его друзья” с изображениями самого Микки, его жены Минни-Маус, собаки Плуто, Дональда Дака и прочих. Ноты и слова популярной в начале тридцатых песенки “Les Gars de la Marine” с очень красивой гламурной дамой в окружении двух блестящих морских офицеров на первой странице. Это веселенький, даже комический марш из франко-немецкого фильма 1931 года “Le capitaine Craddock”. Наверняка Мур в детстве ходил на этот фильм вместе с Цветаевой.

Воспоминания о жизни на Западе, кусочки той жизни… В числе прочего – буклет авиакомпании NYRBA[197]Air Lines на английском языке. В тридцатые годы это дочерняя авиакомпания знаменитой Pan American Airways, что специализировалась на полетах в Бразилию, Аргентину и другие страны Латинской Америки. Пассажиров обещали перенести на “гигантских самолетах” в южные “волшебные города”. Тут же были и фотографии этих городов. Авеню пальм в Сан-Пауло. Авеню Альвеар в Буэнос-Айресе. Площадь Независимости в Монтевидео. Сантус – “крупнейший бразильский центр кофе”, в самом деле крупнейший в те годы. И, конечно же, Рио-де-Жанейро, “королева городов Нового Света”. Американцы не жалели слов, расписывая комфорт этого воздушного путешествия: на борту лайнера, “сидя в глубоком кресле с мягкой обивкой, вам не о чем будет беспокоиться, а только в полной мере наслаждаться полетом”. Всего два часа от Майами до Гаваны, а там…

Как странно, нелепо, должно быть, выглядел этот буклет в Москве 1944-го, в квартире тети Лили, где его, очевидно, и оставил Мур среди других вещей, явно не нужных на фронте. Но ведь не выбросил же Мур, сохранил. Возможно, мечтал когда-нибудь оказаться в Майами, откуда каждый вторник вылетали самолеты NYRBA Air Lines.

Он точно так же был убежден в этом и весной – летом 1944-го, когда в гимнастерке, с шинелью, скатанной в кольцо и перекинутой через плечо, с ППШ на груди или за плечом шел по дорогам северо-восточной Белоруссии. Он был в хорошем настроении: 6 июня американцы, англичане и канадцы успешно высадились в Нормандии, началось освобождение Франции, и Мур читал последние известия с “захватывающим вниманием и интересом”, “чрезвычайно” радовался успехам союзников.