Коровы - Сергей Евгеньевич Акчурин

одну из ее ног, и впечатление было такое, что из Пантеона вывели куклу, которая не способна ходить. Телок, которые после обморока еще не окончательно пришли в себя и с трудом наблюдали происходящее, особенно потряс взгляд этой «куклы» — тоже окаменевший, направленный в никуда, и еще больше — язык, почему-то высунутый и как бы застывший.

— В чем, Пастух, провинилась эта несчастная особь? — спросила Джума, еле шевеля языком.

— Эта особь пребывала в проекционной иллюзии на протяжении девяноста девяти столбов своего пятого круга, то есть погрязла в потустороннем нигде до такой степени, что разучилась мычать, поедать траву, похудела донельзя, как видите, прекратила облагораживать Божественную поверхность, давать молоко и перестала общаться с коровами, воспринимая их так, как будто это не сущности, а только коровы, и, вдобавок, на глазах у своего Пастуха не единожды попыталась передвигаться на двух задних ногах, не понимая, что это не просто смешно, но и в высшей степени грустно… Так что в таком состоянии ей не позволили перейти на следующий круг, возвратили назад с последнего перегона, оставшегося до промежуточной плоскости, и направили в Пантеон для исправления мозгов.

— А куда, Пастух, Гуртоправы сейчас поведут ее ноги? — спросила Антонина-гадалка.

— Дело сложное, — ответил Пастух. — Гуртоправы дождутся, пока окаменелость ее пройдет: зашевелятся ноги, уберется язык, взгляд осмыслится, она пустит струю, и когда завертится хвост, ее отведут в Загон для сумасшедшей скотины, посмотрят, как она поведет себя там, и если увидят, что сущностное начало ее восстановилось в реальности, отправят в Главный отстойник, отстаиваться, и если за весь этот цикл она снова не попытается нырнуть в никуда, ей позволят, разумеется, с каким-нибудь стадом, вновь пройти пятый круг своего великого движения по плоскости…

— Скажите, Пастух, — как-то тихо и обреченно спросила Ириска, — а вы были там внутри, в Пантеоне, вы видели Стерву?

— Был однажды, но даже нам, Пастухам, лучше там не бывать, поскольку мы любим свою скотину, и наш эфир содрогается при виде пусть и заслуженных, но издевательств над ней… — ответил Пастух. — К тому же, вид Стервы — не самое страшное, что можно увидеть внутри… С двумя Пастухами как-то раз я загонял в Пантеон быка, провинившегося, выражаясь проекционно, «смертельно» — он вторгся в область обитания менталитетных быков, к которой даже нельзя приближаться, и, мало того, войдя в недопустимый контакт с одним из этих быков, похитил его потустороннее мышление, основанное на существовании души и хранящееся в этих быках исключительно для отображения в иллюзию… Затем бык начал распространять в Божественной плоскости менталитет, присущий одному из скоплений ваших проекционных теней, возбуждая тем самым в головах бездушной скотины интерес к воображаемым ценностям мертворожденного мира… Сущность эта из Пантеона так и не вышла — ее отправили в никуда, и ни Гуртоправы, ни мы, Пастухи, не смогли уберечь быка от строгого наказания, поскольку суровым решением и исполнением его заведовал в этот раз Непостижимый Разум недосягаемых сфер, который способен просто стереть вечную плоть с нашей поверхности: мы с Пастухами были свидетелями: был бык, не успел даже окаменеть, и вот уже нет и намека на то, что он был…

91. Безостановочное движение

История эта до холодного ужаса не понравилась телкам, и одна за другой, дрожа, как от холода и покачиваясь еще от последствий обморока, они, не испрашивая на то разрешения, стали покидать неприятное место, цепочкой возвращаясь на тракт и даже не оборачиваясь, чтобы полюбопытствовать, не зашевелились ли ноги у окаменевшей коровы, не спрятала ли она свой язык, не завертелся ли ее хвост…

Думая о застывшей корове и об исчезновении быка, стертого необъяснимыми силами, представляющими на плоскости наивысшую власть, стадо, двигаясь с какою-то отрешенностью, еле доплелось до следующего столба, миновав который, впрочем, сразу же оживилось, отбросив все мрачные мысли, поскольку то, что происходило теперь на тракте, явно требовало внимания и сосредоточенности на своем движении к нулевому столбу, а не бесполезных размышлений о том, что может случиться с коровой, если она нарушит установленный порядок вещей…

На тракте было целое столпотворение скотины, и Пастухи, видимые теперь, как и на склоне Большого холма, передавали Гуртовщикам, — которые тоже были видны и отличались от Пастухов более высоким ростом, мощным эфиросложением, строгой одеждой, лишенной даже малейшей вычурности, и отсутствием сумок, вместо которых на плечах у них висел второй кнут, — передавали пригнанную скотину, которую суровые Гуртовщики считали по головам, выстраивали в смешанные по видам гурты, согласно им одним понятному ордеру, и отправляли эти гурты вперед, ударяя бичами над головами Божественных сущностей, видимо, для острастки, предупреждая, что никаких произвольных движений дальше не будет…

Стоя в толпе к очереди на пересчет голов и дальнейшее построение, телки, оглядевшись вокруг, обнаружили много знакомой скотины, которая уже встречалась им на их длинном пути. Это были: бык Искандер — первый бык, которого они увидели на поверхности, черно-белая Зорька — после поклонения святыням, видимо, выпущенная из отстойника для завершения своего третьего круга, мощный, великий Цезарь в окружении разномастных коров, быки разных смыслов: Уголек, Султан, Шайтан, Кудряш и Кругляш, Ветер, Лютый и Ярый, с которыми телки совсем недавно были бесконечно близки, но к которым теперь почему-то испытывали полное равнодушие, хотя к Бублику, отвергнутому Катериной и стоящему тоже в группе этих быков, испытывали наоборот самое теплое чувство, на которое только способна скотина, — неподалеку в толпе стояли еще Барбариска-Илона-заступница, теперь уже освобожденная от веревок, и четыре избранные коровы, которых телки узнали по венкам на рогах… Какой-то Пастух без одежды, переливаясь эфиром темных оттенков — что, надо думать, выражало крайнее раздражение, привел в это всеобщее сборище маленькую овцу, держа ее за ухо и жалуясь на нее:

— Опять, дрянь, заблудилась, еле нашел, притаилась за большим стогом сена возле дороги Художников, а столб у нее, по идее, уже девяносто второй, пора бы и к нулевому, вот и привел, — и телки поняли так, что эта беленькая овечка и есть великое Заблудшее Паршивое Божественное создание… Когда же в пространстве возникла ни с чем не сравнимая, восхитительная по своему запаху вонь, которую вся окружающая скотина принялась втягивать с наслаждением своими ноздрями, сразу стало понятно, что где-то поблизости объявился и великий Вонючий Козел… Тут сквозь раздвинувшуюся толпу, минуя очередь, расталкивая зазевавшихся, прямо на построение к Гуртовщикам направилась уже знакомая телкам боевая корова Буян, которая, очевидно, пришла сюда сразу со скотобоен, поскольку вид ее был довольно помят, рога окровавлены, и она хромала на правую заднюю ногу…

— А вот, Джума, и конь Тамерлан! —