Искусники - Пэт Кэдиган

Горевшая на телефонном аппарате лампочка означала, что поступило сообщение по электронной почте. Он набрал номер местного узла связи, где чей-то добродушный стариковский голос зачитал текст. Просто благодарственная записка из школы за его последние симуляции для изучающих геометрию. Все же Гейб был рад. Эта область была весьма специфической и особых денег не приносила. Однако если бы они заказали себе специальную программу по инфолайну, то пробили бы существенную брешь в бюджете; та же толика, которую брал Гейб за свою работу, вкупе с толикой, зарабатываемой на голограммах, которые время от времени ему удавалось продавать, позволяли ему существовать относительно безбедно. Доход его устраивал, но инфолайн злил безмерно. Им по-прежнему заправляли алчные прохвосты, стремившиеся содрать деньги за каждый бит информации, которых происшедшее ничему не научило. Поэтому он не уставал радоваться, что отказался проводить инфолайн в свой дом.

Домик был симпатичный. Поменьше, чем кондоминиум в Резеде, но куда более уютный. И выглядел вполне обитаемым. Не стильным, возможно, – обстановка состояла из отдельных, случайно подобравшихся предметов, к тому же прежние владельцы явно заключили выгодную сделку, закупив партию обоев с желтыми утятами. Эти мультяшные утята плескались на стенах в кухне, гостиной и спальне – там, правда, почему-то только на одной из стен. Но с желтыми утятами он мог смириться. Они не трогали его, а он – их.

Вот с системой электропроводки смириться было труднее. Приходилось отключать холодильник, чтобы запускать голографическую камеру. Но пока что ничего – ни пища, ни голограммы – не испортилось.

Единственное, что его несколько тревожило – полное отсутствие у него способностей садовника. Заднему двору, видимо, навечно было суждено оставаться безобразно заросшим, несмотря на все его старания.

Зато с передней лужайкой все было в порядке. Примерно в пятидесяти ярдах от крыльца она обрывалась, переходя в скалистый уступ. Ничто не загораживало вида на океан. Там, в нескольких сотнях ярдов от берега, кто-то устроил подводную ферму; через бинокль можно было наблюдать, как дельфины то ныряют, то поднимаются к поверхности, трудясь на этой ферме. Порой он ничем другим больше и не занимался, только сидел и наблюдал за ними.

* * *

Поначалу ему казалось, что одиночество сделает его чудаком, но потом он просто спросил себя: насколько еще более странным можно стать? И больше эта мысль его не посещала. Жить одному оказалось не так уж и плохо. Если у него вдруг возникало желание побыть среди других людей, он всегда мог прогуляться полторы мили до деревни и купить там все необходимое.

На хилой главной улице деревушки имелся один медиа-бар, куда ему захотелось заглянуть лишь однажды. Это случилось вскоре после того, как он въехал в свое новое жилище. Гейб проходил мимо, дверь была открыта, и вдруг он услышал свое имя. Тогда он остановился послушать дальше. Диктор зачитывал список людей с гнездами, которые все еще числились без вести пропавшими. Там же, вместе с массой неизвестных ему людей, значилась и Джина. Он не стал никого извещать о своем существовании, тем более что теперь не пользовался прежним именем.

Его также не заботила возможность опознания по прежним фотографиям. Волосы у него сильно поседели и отросли почти до плеч. Так он стал больше походить на жителей деревни. Внешним видом.

Но через несколько дней после этого происшествия – или не-происшествия – ему приснился сон обо всем, что случилось, впервые за долгое время. Не слишком длинный, по верхам основных событий, приведших к отъезду из полуразрушенной гостиницы на Мимозе. Но с этого момента сон стал очень подробным: сначала длинный путь пешком под явно неодобрительными взглядами сторонников выживания в экстремальных условиях, потом поездка на грузовом автофургоне со стариком-водителем в Санта-Исабель. Там он сказал красавице по имени Гатор, что пойдет прогуляться, проветриться. Тогда ему показалось, что девушка ему поверила, но во сне она видела его насквозь. Может, она и тогда знала, что он смывается. А может, наоборот, потратила еще день или два, разъезжая на машине Флавии, пока ее малолетние подручные проверяли, не валяется ли его тело где-то среди кадров под пирсом. Теперь решить было трудно.

Из Санта-Исабель его подбросили еще на несколько сот миль к северу. Но время, проведенное в Рено, во сне было отражено опять же отрывочно, ехать туда оказалось явной ошибкой. Подробности вернулись, когда он вновь оказался на побережье, прилично к северу от Лос-Анджелеса, но еще далеко не доезжая до Сан-Франциско. Во сне он также прошел через процедуры эвакуации и таким образом заделался для жителей деревни беженцем из погибшего Лос-Анджелеса. Всеобщее сочувствие; никто не заподозрил, что у него были гнезда, а он не стал никого в этом разуверять.

Должно быть, этот сон мог отобразить все, что произошло потом, вплоть до той минуты, когда он лег в постель вечером, но Гейб заставил себя проснуться и больше не ложиться, несмотря на ранний час, и весь день настраивал свой мозг на то, чтобы тот больше не пускался в ностальгические воспоминания.

Какое-то время это работало. Потом он обнаружил, что уже способен иногда видеть сны о Джине. Если выносить что-либо достаточно долго, можно привыкнуть почти к чему угодно.

* * *

Постепенно Гейб потерял счет времени. Он ждал, когда это произойдет, но, однажды вдруг осознав, что действительно не помнит, сколько раз менялись лето и зима с тех пор, как он покинул Мимозу, не в силах был понять, радует его это или печалит. Не знать, сколько точно времени прошло между какими-то событиями, вполне соответствовало контексту и не причиняло никаких неудобств. Работа над школьными проектами поддерживала в его жизни некий разумный ритм.

Эта работа доставляла ему гораздо больше удовольствия, чем он мог предположить, несмотря на то что все приходилось делать на подержанном оборудовании со склада к северу от деревни. Далеко не последнее слово техники, но для его целей всякие рюшечки, блестки и танцующие медведи были ни к чему. «Технология, подходящая для выполнения конкретной задачи, – убеждал он себя. – Ничего больше». Эти слова помогали жить. Куда лучше, чем «ты потерял вкус к новинкам».

* * *

Увидев ее у себя на передней лужайке, он подумал, что смотрит очередной сон, тот самый, которого боялся: когда она появляется в его новом контексте, ухмыляясь своей всезнающей улыбкой, и заявляет: «Эй, я вовсе не умерла. Я просто невозможна для реального мира».

Потом из-за угла дома показалась Сэм, и он решил, что это точно галлюцинация.

Гейб прикрыл переднюю дверь, пошел в кухню с желтыми утятами и плеснул водой себе в лицо.

– Ну вот, – сказал он себе. – Никого. Только я и утята.

В дверь очень вежливо постучали.

– Открой, Людовик. Это взаправду.

* * *

– Как ты сказала? – переспросил он.

– Е-клон. Вот почему я так долго не могла очнуться. – Она растянулась на его подержанной кушетке, в то время как Гейб сидел на подлокотнике. Сэм бродила по дому, утята ей вроде нравились.