Луиза Сан-Феличе. Книга 1 - Александр Дюма

— Правда, это будет великим несчастьем, — сказала Луиза. — Не для меня — для него.

— Для него? Для кого? Я не понимаю вас, Луиза.

— Да, вы не понимаете. Да, вы не можете понять, потому что не знаете, какой ангел доброты мой муж. Он будет чувствовать себя несчастным, видя, что я несчастлива. О, будьте покойны, я позабочусь о его счастье!

— А если писать на другое имя? Например, герцогине Фуско или Нине?

— Бесполезно, друг мой. Вдобавок это было бы обманом, а зачем обманывать без надобности… или даже когда это совершенно необходимо? Нет, пишите мне так: «Луизе Сан Феличе, в Мерджеллине, Дом-под-пальмой».

— Но вдруг одно из моих писем попадет в руки вашего мужа?

— Если оно будет запечатано, он отдаст его мне, не распечатывая, а если оно распечатано, — он отдаст его мне не читая.

— А вдруг прочитает? — сказал Сальвато, удивленный столь непоколебимым доверием.

— Но ведь в ваших письмах будет только то, что любящий брат говорит обожаемой сестре.

— Я буду говорить, что люблю вас.

— Если вы будете говорить только это, Сальвато, он лишь пожалеет вас, да и меня также.

— Если человек этот таков, как вы его описываете, значит, он более чем человек.

— Но посудите сами, друг мой, ведь это скорее отец, чем супруг. Я росла у него на глазах с пятилетнего возраста. Я согревалась теплом его сердца и стала терпимой, образованной, умной, а ведь это он терпимый, образованный; это он умный, от него-то я и восприняла рассудительность, широту воззрений, благожелательность. Всем этим я обязана ему. Вы добры, Сальвато, не правда ли? Вы возвышенны, вы великодушны; я сужу о вас, наблюдая вас глазами любящей женщины. Так вот: он лучше, он возвышеннее, он великодушнее вас, и дай Бог, чтоб ему не пришлось в один прекрасный день доказать вам это!

— Но я начинаю вас ревновать к этому человеку, Луиза.

— И ревнуйте, друг мой, если влюбленный может ревновать дочь к ее отцу! Я очень люблю вас, Сальвато, люблю глубоко, коль скоро в минуту разлуки, не дожидаясь вопроса, сама признаюсь вам в этом. Так вот, если бы я увидела, что вам обоим грозит действительная, смертельная опасность и если бы только с моей помощью один из вас мог спастись — я спасла бы его, Сальвато, а потом погибла бы вместе с вами.

— Какой счастливец кавалер: его так любят!

— А между тем, Сальвато, вам не захотелось бы подобной любви, ибо такую любовь питают к существам бесплотным, высшим, и она не исключает той, какую я отдаю вам. Моя любовь к нему чище, чем к вам, но вас я люблю больше, чем его, — вот и все.

Произнеся эти слова и словно исчерпав все свои силы в борьбе с чувствами, из которых одно владело ее душой, другое — сердцем, Луиза опустилась на стул, откинула назад голову, сложив руки и с блаженной улыбкой на устах почти неслышно зашептала что-то.

— Что с вами? — спросил Сальвато.

— Я молюсь, — отвечала Луиза.

— Кому?

— Моему ангелу-хранителю… Станьте на колени, Сальвато, и помолитесь со мною.

— Странно! Странно! — прошептал молодой человек, подчиняясь какой-то необоримой силе.

И он преклонил колена.

Прошло несколько мгновений; Луиза опустила голову, Сальвато очнулся, и они посмотрели друг на друга с великой грустью, зато в полном душевном покое.

Время текло.

Печальные часы проходят так же быстро, а иногда даже быстрее часов счастливых. Молодые люди не давали друг другу никаких обещаний на будущее, они говорили только о прошлом. Нина входила, уходила; они не обращали на нее внимания, они жили в каком-то неведомом мире, между небом и землей, но при каждом бое часов вздрагивали и глубоко вздыхали.

В восемь часов вошла Нина.

— Вот, Микеле прислал, — сказала она.

И она положила к ногам молодых людей сверток.

Они развернули его: то было крестьянское платье, купленное Микеле.

Женщины вышли из комнаты.

Сальвато хватило нескольких минут, чтобы облачиться в одежду, в которой ему предстояло бежать. Он отворил дверь.

У Луизы вырвался удивленный возглас. В наряде горца он казался еще красивее и изысканнее, если это вообще было возможно, чем в платье горожанина.

Последний час промелькнул так, словно минуты превращались в секунды.

Пробило девять.

Луиза и Сальвато внимательно пересчитали один за другим все удары часов, хотя прекрасно знали, что бьет девять.

Сальвато взглянул на Луизу. Она поднялась первою.

Вошла Нина.

Девушка была бледна как полотно, брови ее нахмурились, за полуоткрытыми губами виднелись белые острые зубы, они были стиснуты, и ее голос как бы с трудом прорывался сквозь них.

— Микеле ждет, — выговорила она.

— Пойдемте, — сказала молодая женщина, протягивая Сальвато руку.

— Вы благородны и великодушны, Луиза, — прошептал Сальвато.

Молодой офицер встал. Он был мужествен, однако пошатнулся.

— Обопритесь на меня еще раз, друг мой, — сказала Луиза. — Увы, в последний раз!

Когда они достигли комнаты, выходящей окнами в переулок, до их слуха донеслось ржание коня. Микеле находился на посту.

— Отвори окно, Джованнина, — сказала Луиза. Джованнина исполнила приказание.

Немного ниже подоконника в темноте можно было различить человека и лошадь; окно выходило на небольшой балкон.

Луиза и Сальвато подошли к нему. Нина, распахнув окно, отошла от них и стала позади, как тень.

Оба они плакали в темноте, но тихо, не рыдая, чтобы не лишать друг друга мужества.

Нина не плакала, веки ее горели и были сухи; она тяжело дышала.

— Луиза, — сказал Сальвато прерывающимся голосом, — я завернул в бумагу золотую цепь для Нины, отдайте ей от меня.

Луиза ничего не ответила, только кивнула и пожала Сальвато руку.

Потом Сальвато обратился к лаццароне.

— Благодарю тебя, Микеле. Пока в моем сердце будет жива память об этом ангеле, — тут он обнял Сан Феличе за шею, — другими словами, пока сердце мое бьется, каждый его удар будет напоминать мне о друзьях, в чьих руках я ее оставляю и кому поручаю ее.

Порывистым движением, вероятно помимо воли, Джованнина схватила руку Сальвато и поцеловала, почти укусила ее.

Молодой человек с удивлением повернулся к девушке, но она поспешила отойти.

— Господин Сальвато, — сказал Микеле, — мне надо отдать вам сдачу.

— Отдай ее своей старушке-матери, Микеле, да скажи ей, чтобы она молилась Богу и Мадонне за Луизу и за меня.