Бетховен. Биографический этюд - Василий Давидович Корганов

скоро приеду в город, где переговорим относительно большого концерта. С двором ничего не поделаешь; я предлагал свои услуги, но

Однако silentium!!!

Прощайте, почтенный друг, и считайте меня всегда достойным вашего благоволения.

Ваш Бетховен.

Тысячу раз целую ручки почтенной княгине Хр.

Проиграв несколько раз со свойственной ему виртуозностью новую сонату, граф Лихновский обратился к автору с просьбой объяснить ему программу, скрывавшуюся за этими тысячами нот и черточек…

– Я убежден в том, – сказал граф, – что определенная идея подсказала тебе эту оригинальную сонату, состоящую лишь из двух частей allegro.

– Да, – ответил композитор, – в ней рассказывается история твоей любви: твое увлечение, после смерти жены, оперною певицею, колебание относительно брака с этой особой, призрак упреков аристократии в мезальянсе, победа любви и прелести супружеской жизни. Я мог бы назвать 1-ю часть «Борьба чувства с разумом», а 2-ю часть – «Беседа с возлюбленной», но едва ли ты одобришь появление таких заголовков в печатном экземпляре.

Анекдот этот, рассказанный Шиндлером, может иметь некоторое значение для ревнителей программной музыки…

Тем временем на политическом горизонте произошли значительные пертурбации: «радостные дни» наступили в средней Европе после поражения Наполеона.

Союзники, вступив в ночь на 31 марта 1814 года в Париж, избрали Вену местом для обсуждения дальнейшей участи Франции; к 1 ноября того же года сюда собрались представители всех европейских государств, и к тому же времени съехались сюда император Александр I с женой, короли прусский, баварский и виртембергский, чтобы вблизи следить за речами и действиями своих министров и посланников на конгрессе; здесь находились Меттерних, Талейран, Гумбольдт и сам Веллингтон. Пребывание коронованных особ вызвало в Вене, конечно, чрезмерные расходы австрийского правительства, вообще славившегося своею роскошью, истощение уже обедневшей казны, еще большую дороговизну предметов первой необходимости, разорение населения, распущенность, деморализацию и разврат. Роскошь и неразлучное с ней искусство торжествовали. Спектакли и концерты, рыцарские турниры и карусели чередовались, меняя лишь арену и действующих лиц, но не зрителей: королей с их блестящей свитой, местную и иноземную аристократию; в период конгресса население Вены увеличилось на 100 тысяч человек!.. Эти праздники, естественно, привлекли сюда также служителей муз: артистов, виртуозов, композиторов, в числе которых был приехавший из Праги талантливый чешский композитор Томашек. Из всего виденного им в Вене, судя по точным и подробным описаниям в его дневнике, наибольшее впечатление произвело на него двукратное посещение Бетховена, беседу с которым он записал стенографически.

«Утром 10 октября, – рассказывает он, – я с братом своим посетил Бетховена; в этот день глухота его усилилась и приходилось кричать изо всей силы. Он принял нас радушно в очень бедно обставленной комнате, где царил такой же ужасный беспорядок, как и в шевелюре его. На пюпитре хромого фортепиано находился текст кантаты «Миг славы», на клавишах лежал карандаш, тут же рядом лист нотной бумаги. Видимо, он набрасывал эскизы, причем записанное представляло пеструю смесь бессвязных идей. Это был материал для новой композиции, над которою он теперь работал… Речь его была отрывистая, говорил он, как обыкновенно глухие, громко и, чтобы расслышать собеседника, прикладывал руку к уху. Содержание нашего разговора было следующее:

Томашек. – Простите, что беспокою вас, господин ван Бетховен. Я – Томашек, из Праги, композитор при графе фон Букой; беру на себя смелость явиться к вам с братом своим.

Бетховен. – Очень рад познакомится с вами! Вы нисколько мне не мешаете.

Т. – Поклон вам от доктора Р.

Б. – Что он поделывает? Давно уж я ничего не слышал о нем.

Т. – Он спрашивал: в каком положении ваш процесс?

Б. – Множество обстоятельств задерживают дело!

Т. – Говорят, что вы пишете реквием?

Б. – Я хотел писать реквием по окончании этой истории. Зачем писать раньше того, что необходимо.

Т. – Кажется, вы работаете усиленно?

Б. – Что же делать? Как быть иначе?

Т. – Часто ли посещает вас ученик мой Воржишек?

Б. – Он был у меня несколько раз, но я не слышал его игры. В последний раз он принес мне одно из своих сочинений, прекрасное для его возраста.

Т. – Вы, вероятно, редко выходите?

Б. – Почти никуда!

Т. – Сегодня в театре An der Wien идет «Моисей», новая опера Зейфрида. Не имею ни малейшего желания слушать ее.

Б. – Ах, Господи! Нужны ведь и подобные композиторы! Что делала бы без них большая публика!

Т. – Мне очень хвалили Мейербера, молодого иностранца, замечательного виртуоза на фортепиано.

Б. – Да, мне тоже рассказывали о нем чудеса; но я его не слышал. Пусть поживет в Вене три месяца и посмотрим, что станет тогда с его славою; здесь нравится и вызывает восторг все, что только ново.

Т. – Знакомы ли вы с ним лично?

Б. – Я его видел при исполнении моего «Сражения». Большинство музыкантов, проживающих в Вене, пожелали принять участие в моем оркестре; этот молодой человек взял партию турецкого барабана. Ха, ха, ха… Я не вполне был доволен им. Он все отставал, и мне пришлось его сильно пожурить, ха, ха, ха… Мои замечания, конечно, были обидны ему, но из него ничего не выйдет; у него не хватает смелости даже поднять руку своевременно».

Накануне своего выезда из Вены, 24 ноября, Томашек вновь посетил Бетховена и так передает свой прощальный визит:

«Беспорядок в комнате был более, чем в первый раз, два переписчика спешили окончить копии кантаты; в следующей комнате были разбросаны копии, видимо, исправленные автором и присутствовавшим тут же Умлауфом, который вскоре ушел, оставив меня с Бетховеном, почти совершенно оглохшим.

Т. – Пришел проститься с вами.

Б. – А я думал, что вы уже уехали. Неужели с того времени, как вы в первый раз были у меня, вы непрерывно жили в Вене?

Т. – За исключением кратковременных поездок в Асперн и Ваграм. Как вы себя чувствуете?

Б. – Как всегда и с теми же заботами! Здесь невозможно жить!

Т. – Я вижу, что вы очень заняты приготовлением к концерту вашему и не хочу мешать вам.

Б. – Вы нисколько не мешаете; я очень рад видеть вас. Этот концерт принес мне много хлопот; никак не могу окончить исправления переписанных партий.

Т. – Я читал в газетах, что вы отложили свой концерт.

Б. – Да, все копии оказались полны ошибок! Пришлось бы устроить генеральную репетицию в день концерта. Я предпочел отложить.

Т. – Подобные препятствия невыносимы!

Б. – Да, вы правы. Приходится испытывать всякие безобразия. А сколько денег приходится платить вперед. Отношение к артистам возмутительно. Я принужден выделить треть сбора дирекции театра и одну пятую на благотворительность. Черт бы их побрал! При подобных несообразностях можно ли считать музыку искусством, свободно культивируемым? Поверьте, в наши дни артисту