Клуб неисправимых оптимистов - Жан-Мишель Генассия

Мишель,

если ты читаешь это письмо, значит я наконец обрел долгожданный покой…

Горящие в менорах свечи отражались в висящем напротив зеркале. Ирина на мгновение задержала взгляд на своем отражении — морщинистое лицо, седые волосы — и устало вздохнула. Близилась ночь великого праздника. Она постелила скатерть, вышитую венгерским крестом, расставила на столе бесценные бокалы из хрусталя-баккара и сервиз лиможского фарфора, купленный ее мужем до революции. В центре красовалось огромное блюдо, привезенное из Стамбула, — когда-то туда можно было доехать поездом из Одессы. Пятнадцать приборов. Тридцать бокалов — по два каждому сотрапезнику, даже детям. Когда-то в третий бокал ставили срезанные живые цветы, но это было в другой жизни. В скованном холодом и страхом городе никто цветами не торговал, поэтому Ирина сделала их из бумаги, сплела в гирлянды и венки и украсила стол. Она достала из шкафов милые сердцу вещицы — когда-то их покупали ради удовольствия, теперь они стали ненужными и к тому же опасными. Ирина не знала, правильно ли поступает, прикладывая столько усилий и так рискуя ради ужина, но твердо решила, что сделает все, что до́лжно. Никто не посмеет сказать, что она дала слабину. Вместе с сестрой, невесткой и кузинами она испекла запрещенную советской властью мацу. Женщина на то и женщина, чтобы нарушать запреты. Разве можно праздновать бегство из Египта без этого плоского бездрожжевого хлеба? Ирине пришлось проявить чудеса изобретательности — еще один атавизм, доставшийся в наследство от предков! — чтобы достать муку, цыплят, зелень, огурцы, сельдерей, черную редьку и жареную телятину на косточке. Они варили бульон с кнейдалах,[190]готовили фаршированного карпа для праздничного ужина, приняв все меры предосторожности, чтобы никто из соседей ничего не увидел, не услышал и не унюхал. Ирина вспомнила, как они с мужем Эмилем праздновали блокадный Песах (вскоре после этого Эмиль умер от голода). У них не было ничего, кроме сухого хлеба, но Эмиль сказал: «Во времена инквизиции севильские мараны[191]завели самоубийственный обычай — готовить на Седер[192]роскошный ужин. Им следовало быть тише воды ниже травы, не высовываться, таиться, а они говорили: „Пусть этот Седер будет лучшим в нашей жизни, ведь он может оказаться последним“». Для Ирины стало делом чести сделать все, как велят традиции.

Ее сестра Валентина сидела в кресле у камина — она с трудом ходила из-за артрита — и следила за огнем. Кузина Вера поставила на стол тарелку с травами. «Чем не дом престарелых?» — подумала Ирина. Обстановку разряжали только дети: они бегали по квартире, прятались под столом и за креслами и звонко смеялись. Слава богу, что ни война, ни репрессии их не коснулись.

— Тихо, дети, что-то вы слишком расшумелись. Прекратите бегать, не то соседи услышат.

* * *

Ирина насторожилась: кто-то поворачивал ключ в замочной скважине. Это были Игорь и Надежда. Она пошла им навстречу, но тут в коридор выбежали дети. Игорь подхватил на руки маленькую Людмилу, подбросил ее в воздух, поймал и снова подбросил. Петр прижался к Надежде. Она обняла сына и спросила:

— Как ты, милый?

— Мы рисовали, мама.

— Они хорошо себя вели, Ирина?

— Конечно, дорогая.

— Как у тебя уютно! — Игорь поцеловал мать в лоб. — В метро[193]что-то случилось. Мы добирались пешком два часа. Не припомню такого снегопада в это время года.

— Идите к огню, вам нужно согреться.

— Простите, что свалила на вас всю готовку, Ирина Викторовна, — сказала Надежда, целуя свекровь. — Мне так неудобно…

— Пустяки. У меня полно времени. Все уже готово. Кстати, на ужин придут Саша и Анна.

— Что? — изумился Игорь. — Ты меня не предупреждала.

— Два дня назад он позвонил узнать, как у нас дела. Я не могла не пригласить его.

— Ушам своим не верю! Он никогда никуда не ходит. Как тебе удалось?

— Я была уверена, что Саша откажется. А он взял и согласился.

— Саша испортит нам праздник.

— Он занимает важный пост. Будь поделикатней, Игорь.

— Мой брат и пальцем не шевельнул, чтобы помочь Льву. Разве он хоть что-нибудь делает для Бориса?

— Это не в его власти. Саша такой же человек, как и мы. Он делает все, что может.

Игорь откупорил бутылку крымского вина. Поставил ее рядом с серебряным стаканчиком и бросил нетерпеливый взгляд на часы:

— Может, сядем за стол? Не будем же мы ждать их всю ночь.

— Не сердись, родной, во всем виновата погода. Каналы снова замерзли.

* * *

В дверь позвонили. Дети тут же замолчали и застыли на месте. Надя нервно поправила пучок, подошла к Игорю и коснулась его плеча. Малышка Людмила кинулась к отцу в ноги, и он подхватил ее на руки:

— Все в порядке, милая, не пугайся. Ты откроешь, Надя?

Она прошла по коридору и отперла входную дверь.

— Добро пожаловать, рада вас видеть, — сказала она, целуясь с Сашей и Анной.

— Простите за опоздание. Нам пришлось идти пешком — в метро случилась авария.

— А где дети?

— Мы оставили их дома, с моей сестрой.

Анна была беременна, Надежда помогла ей раздеться. Появилась Ирина:

— Как себя чувствуешь, Анечка?

— Просто отлично. Только ноги болят от долгой ходьбы.

— Судя по животу, у тебя будет девочка, — улыбнулась Ирина. — Иди полежи.

Надежда с Анной пошли в комнату, а Ирина приняла у Саши черный кожаный реглан и вымокшую от снега синюю фуражку с красным околышем. Он улыбнулся и поцеловал ее в щеку:

— Как здесь тепло! На улице собачий холод, как будто уже наступила зима. Как у тебя дела?