Мы, утонувшие - Карстен Йенсен

На этом вопросе Кнуд Эрик споткнулся. Он ничего не знал о действии алкоголя и так мало — о себе самом. Казалось, той ночью на Сигнал-Хилл с ним произошло что-то непоправимое.

Но не только сомнения заставляли его молчать. События слишком близко его касались. Он не мог говорить о них, не обнаруживая своего поражения. Ему так страшно хотелось поделиться с кем-нибудь, попытаться прояснить, что случилось на Сигнал-Хилл, но инстинкт самосохранения запечатал ему рот. Другие тут же на него набросятся, он знал.

В тот вечер мальчик заполз в койку, не обменявшись ни с кем ни словом.

Температура в эти дни держалась на уровне отметки в двенадцать-четырнадцать градусов ниже нуля. Утром палуба оказалась покрыта снегом. Просвистел и ударился о мачту снежок. Вскоре в снежные бои были вовлечены все корабли, тесно стоящие в узком входе в порт Сент-Джонса.

Кнуд Эрик в игре участия не принимал. Засунув руки в карманы мохнатых молескиновых штанов, он стоял на палубе и ежился от холода.

* * *

На четвертый день после начала морозов они отплыли. Буксир вывел их через Черную дыру. Дул сильный северный ветер, им сопутствовало Лабрадорское течение. Они двигались среди шуги, развивая тем не менее хорошую скорость. Около одиннадцати утра шкипер приказал Кнуду Эрику лезть на фок-мачту, высматривать чистую воду. Юноша вскарабкался на брам-рей. Под ним колом стояли затвердевшие от мороза паруса. На юге все до линии горизонта было сплошь покрыто льдом. Гигантская белая поверхность, ослепительно сияющая на солнце, вызвала у него неопределенное чувство тошноты, которое не оставило его и внизу, на палубе.

На обед было тушеное мясо, но Кнуд Эрик не мог прогнать мыслей о мясницкой колоде и мешке, из которого медленно, оставляя темные пятна, просачивалась кровь. Он не мог проглотить ни кусочка, но не хотел оставлять тарелку нетронутой и сунул кусок мяса в рот. Прижатое к десне, мясо мешало во рту. Кнуд Эрик выскочил на палубу, и его стошнило.

К концу второго дня среди шуги показалась чистая вода. Ветер все усиливался, море было неспокойным. Мороз не ослабевал, и «Кристина» начала покрываться льдом. В течение ночи и последующего дня корабль оделся толстым ледяным панцирем. Все фалы стали смерзшимися кусками льда. Фальшборт превратился в горку, а на главной палубе лед достигал толщины в фут. Бушприт до самого мартин-штага представлял собой брусок льда.

И без того загруженный под завязку корабль еще больше осел, когда его борта обросли несколькими тоннами льда. Нос опасно низко погрузился в воду. Палуба находилась на одном уровне с морем по ту сторону замерзшего фальшборта. Паруса все больше напоминали тяжелые доски, загадочным образом поднятые на мачты.

Казалось, они находятся на гигантской глыбе льда, которой скульптор изо всех сил пытался придать форму корабля. Но лед противился. Неподатливый, он неустанно препятствовал осуществлению планов художника, ибо все, чему тот придавал форму, лед старательно возвращал к изначальной бесформенности. Рангоут, фальшборт, бушприт — все, что составляет суть корабля и позволяет ему побеждать море, стремилось принять форму четырехгранников и брусков, не было больше ни такелажа, ни красиво раскачивающегося дерева, только кубики в неуклюжих руках ребенка, уже не корабль, даже не подобие корабля, а воплощенный смертный приговор, подписанный стужей и прозвучавший в миг, когда тяжелые оковы холода лишили «Кристину» остатков плавучести, превратив судно в мертвый груз льда и вяленой рыбы, осужденный пойти на дно.

Судьба команды зависела от исхода борьбы со льдом. Они и сами это знали. И, открыв ящик с инструментами, взяли по кувалде и пошли в наступление на растущий со всех сторон ледяной дворец. Как же весело звенел лед, отскакивая от рангоута и приземляясь на палубе. Но сама палуба противилась всем их стараниям. Они потели, лица их раскраснелись, а результатом оказалось лишь несколько трещин. Лед не поддавался. Фальшборт так и стоял ледяной горкой. К бушприту они даже подобраться не смогли. Попытка забраться на ледяной блок грозила смертельным исходом.

Поначалу они бодрились и перекрикивались. Потом замолчали. А под конец и удары молотов прекратились. Баер сдался первым. Он схватился за сердце, тяжело задышал, глаза остекленели. Затем настала очередь Дреймана. Без сил они уселись там, где их застигла усталость, в плену у одиночества, словно постепенно становились частью все сильнее разраставшегося айсберга.

В бороде Дреймана застряли осколки льда. Брови, кончик носа покрылись инеем. На поросших щетиной щеках Рикарда и Альгота мороз рассыпал белую пудру, придававшую лицам смертельную бледность.

Неужели и ресницы смерзнутся, так что и глаз не открыть? Прощальный поцелуй холода: сама смерть закроет им глаза, чтобы не лежали, замерзшие, устремив в серое небо остекленевшие взгляды.

* * *

Тот самый лед, что угрожал им погибелью, принес спасение. Они снова вышли в заледенелые воды. Только на сей раз это была не шуга, а компактный слой льда, в течение нескольких часов сомкнувшийся вокруг обремененного корпуса «Кристины» и приподнявший его из воды. Так что им временно не угрожала опасность потопления. Тяжелые доски стонали под ледяным прессом. Будь корабль построен из стали, корпус не выдержал бы давления, и участь их была бы решена. Они получили отсрочку, лед играл с ними.

Занятые борьбой за выживание, они не следили за горизонтом. А теперь наконец подняли голову и заметили вдалеке еще один застрявший во льдах корабль, жутко потрепанную шхуну со сломанной грот-мачтой и висящим рангоутом.

Дрейман принес бинокль и направил его на терпящее бедствие судно. В молчании пытался разглядеть на носовой части название.

— Черт возьми, это «Анна-Мария».

— Есть кто-нибудь живой?

Голос Баера был исполнен надежды. Кнуд Эрик стоял рядом. Сердце его забилось: он подумал о Вильгельме.

— Я никого не вижу.

— Дай сюда.

Баер нетерпеливым движением выхватил бинокль и принялся изучать ледяное пространство.

— Может, у меня что с глазами, а? — воскликнул он. — Пингвины ведь на Южном полюсе водятся?

— Да, — ответил Дрейман, — пингвины, они на Южном. В этих краях пингвинов нет.

— Я так и думал. Можете считать меня психом, если угодно. Но на льду перед «Анной-Марией» стоит королевский пингвин.

Бинокль пошел по кругу. И правда, перед разбитой шхуной, посреди белой ледяной пустыни, покачиваясь стоял королевский пингвин.

— Он идет сюда, — произнес Кнуд Эрик.

Все сгрудились у борта. Пингвин медленно приближался странной пингвиньей походкой, волоча ноги и переваливаясь, словно тащил тяжелую ношу.

— Тебя ждет ужасное разочарование, малыш, — произнес Дрейман. — Жратвы не будет, самим мало. Ни крошки не получишь.

Кнуд Эрик молча щурил глаза и, казалось, не слышал того, что говорится вокруг.

— Это не пингвин, — произнес он.