Мы, утонувшие - Карстен Йенсен

Море под стягивающимися грозовыми облаками было черным. Окружающий лед светился желтым. Вот он взорвался бесчисленными осколками, они вздымались и сталкивались, словно море устало нести это бремя и беспокойно затрясло огромной спиной. Вдали медленно, как во сне, накренилась и легла набок «Анна-Мария». Море разжало тающие объятия льда, чтобы после вынужденной паузы вернуть корабль себе и довершить свою разрушительную работу.

Дрейман приказал свистать всех наверх. Грозовые облака походили на большой гранитный кулак, готовый вот-вот ударить. Освобождение ото льда обернулось новой угрозой. Они убрали все паруса, кроме фок-стакселя и зарифленного триселя. Хляби небесные разверзлись, и море вскипело. Со всех сторон поднимались волны. Льдины вздымались на пенных гребнях, обрушиваясь на палубу, с диким грохотом бились о мачты и надстройки, словно аккомпанируя глухой неритмичной барабанной дробью дьявольскому хору, завывающему в рангоуте.

Каждый раз, перед тем как пересечь палубу, они вели счет волнам. После трех больших почти всегда приходила одна поменьше, и тогда через затопленную палубу можно было пробраться к кубрику.

Баер все лежал в каюте. Дрейман заступил на первую вахту с Кнудом Эриком. Рикарда и Альгота отослали поспать. Хельмер сидел на камбузе, как обезьяна на падающем дереве. Однажды он уже доказал, что способен сварить кофе, даже если корабль лежит килем вверх. Вильгельма Дрейман отправил в свою каюту.

— Какая сила ветра? — спросил Кнуд Эрик.

Он вцепился в штурвал, стоя рядом с Дрейманом, искусно сохранявшим равновесие на наклонной палубе.

То на хребте гигантской водяной горы поднималась корма, а нос окунался в пенящиеся волны. То поднимался нос, пока не начинало казаться, что корабль устремился в небеса. И каждый раз у Кнуда Эрика начинало сосать под ложечкой. Казалось, море, так часто бросавшее им вызов, теперь требует реванша, последнего, заключительного сражения.

Он уже знал, что в Северной Атлантике многое зависит от искусства морехода, многое, но не все. Как защититься от волн, уносящих мачты? Иногда все решает случай. Одни именуют его Провидением, другие — Господом Богом, а сводится все к тому, что здесь, в Северной Атлантике, никогда не угадаешь, что тебе уготовано. Петер Эриксен и шкипер Хансен, чьи тела только что упокоились в море, наверняка были не хуже и не лучше других людей, прошедших сквозь ужаснейшие шторма. Размышлять не имеет смысла. И молиться бесполезно. В лучшем случае молитва приглушит внутреннее беспокойство. А повлиять на то, благополучно ли корабль минует шторм, молитва, по разумению Кнуда Эрика, не могла. Он понимал, почему Вильгельм декламировал проповеди на опустевшем борту «Анны-Марии»: ему необходимо было излечиться от внутреннего заикания — не того, что мешало свободному течению слов, от другого, душевного заикания, угрожавшего гибелью его воле. Но Кнуд Эрик не обладал даром Вильгельма: позволить действовать в себе Слову Божьему.

— Какая сила ветра? — повторил он свой вопрос.

— Ураган, — ответил Дрейман.

Они пришли в порт Ньюкасла через десять дней. Баер наконец вышел из каюты, мрачный и замкнутый. В глазах у него застыл страх, не имеющий никакого отношения к урагану.

Вместе с Дрейманом они осмотрели повреждения судна. Шлюпка пропала. Дверь каюты разбита в щепы, на бизань-мачте отскочил краг, две бочки с водой смыло за борт, гафель сломан, паруса порваны, выломано сто девяносто футов досок фальшборта, табличка с названием на корме по правому борту разбита, так же как и фонарь правого борта.

Повреждения можно исправить. Не только ради этого они шли в Ньюкасл, но ради дочери Баера, Кристины. Она должна была отправиться с ними в Сетубал. В теплую, солнечную Португалию.

Кнуд Эрик достал свою ручку и написал матери. В письме он передавал всем привет и описывал дивную погоду, сопутствовавшую им на протяжении всего путешествия через Атлантический океан.

К чему пугать маму?

Еще написал, что ждет не дождется похода в Португалию.

Позже он признавался: знал бы, что их ждет, сошел бы на берег в Ньюкасле.

* * *

Херман и раньше рассказывал эту историю, и всегда она имела успех. Теперь он рассказал ее фрекен Кристине, однако реакция девушки оказалась неожиданной. Что-то в этой истории напугало ее. Ну вообще-то, так и было задумано, но она испугалась слишком сильно, встала, повернулась к рассказчику спиной и ушла в каюту. Слегка покачивая бедрами. Черт возьми, как же она его волновала!

Женщинам не следует давать то, что они просят. Им больше нравится молить и рыдать, стоя перед закрытой дверью. Не пытайся быть хорошим, даже если тебе этого хочется. Вот в чем хитрость. Надо их чуть-чуть напугать. Не до жути, а то сбегут — и останешься на бобах, но чтобы боялись, если, конечно, не хочешь, чтобы они вытирали об тебя свои прелестные ножки. Чтобы правильно все рассчитать, нужен опыт. Надо аккуратно подбирать дозу.

Женщинам нравятся мужчины, которые их смешат. Но любят они тех, кто заставляет их плакать. Уважают только то, чего не понимают. А речь идет именно об уважении. Он достаточно повидал мир, чтобы знать: в жизни мужчины главное — не любовь, а уважение. А в уважении всегда есть доля страха.

Сидя на комингсе люка, Кнуд Эрик и Вильгельм слушали, как Херман рассказывает историю о Рауне, механике, служившем на немецкой подводной лодке, во время войны топившей датские корабли, и о том, как поздним вечером в порту Нюборга он получил по заслугам.

Фрекен Кристина слушала с интересом, но, когда речь зашла о заслуженном возмездии, она встала и вышла без единого слова.

После Херман принялся читать Кнуду Эрику и Вильгельму наставления о сложной, загадочной и по сути своей непостижимой женской душе. Мальчики смеялись его замечаниям, но глаза их, как и всегда в его присутствии, не покидало настороженное выражение. Только поднявшись на корабль, Херман пристально на них посмотрел, как будто пытался что-то вспомнить. Оба мальчика отвернулись. И он отбросил подозрения.

— Птицедав идет, — произнес Вильгельм, увидев, как Херман поднимается на борт «Кристины».

В Ньюкасле все пошло наперекосяк. Дрейману пришла из дому телеграмма, в которой говорилось, что его жена серьезно больна и, возможно, долго не протянет.

Не нравится мне так, раньше срока соскакивать, — сказал он. — Но вот ведь какое дело. У меня четверо детей. Троих из них без меня крестили, двоих — конфирмовали, один женился в мое отсутствие. Я не вынесу мысли о том, что Гертруд протянет ноги, а меня не будет рядом.

Рикард и Альгот даже не скрывали причин своего увольнения. Они по горло были сыты марстальскими кораблями, попадающими из шторма в шторм. А коли им придется подрабатывать распорядителями похорон, то это похоронное бюро уже обеспечило им достойное обучение.

Так что «Кристина» обойдется без них — счастливого плавания.

И они подхватили свои матросские чемоданы и тощие вещмешки и сунули в рот свои польские мундштуки.