Хроника смертельной весны - Юлия Терехова

Рыков слушал, не перебивая. Время от времени, его лоб вновь покрывала испарина, и он начинал сжимать и разжимать немеющие пальцы.

— Каким образом Грушин узнал, что жена готовит на него покушение, наверно теперь навсегда останется тайной. Может, услышал разговор с сестрой по телефону?

— Или нашел документы?

— И он обратился к Изабель. Она вновь отдала приказ Горскому, и тот подкатил к горничной с амурами. От нее он узнал распорядок дня хозяйки, расположение комнат, что-то возможно, о сигнализации…

— А почему он напрямую у Грушина не узнал? Хотя, вообще-то, вполне вероятно, что Грушина специально максимально дистанцировали от убийства жены.

— Но тот, конечно, не ожидал, что Горский инсценирует подражание убийству Гавриловых. Когда я с ним беседовал, он был искренне потрясен.

— Ну и что теперь, майор? Ты ж понимаешь, что тебе не позволят его тронуть.

— Я добуду доказательства.

— Даже если ты добудешь мешок доказательств, тебе его не отдадут. Ты полагаешь, он тот откат весь себе оставил? Да и доходом от остальных махинаций он делился с вышестоящими товарищами. И эти самые товарищи тебя либо в бетон закатают, либо сфабрикуют против тебя какую-нибудь уголовщину и отправишься ты, майор, куда Макар телят не гонял.

— Скажите пожалуйста, какая трогательная забота. Тебе-то что за печаль?

— Я не хочу, чтобы Алике плакала по тебе, а Макс остался без отца. Кстати, забыл тебя поздравить. Я знаю, у тебя сын?

— Мне твои поздравления — до одного места.

— Я в курсе. Но ты в первую очередь должен думать о них.

— И что ты предлагаешь?

— Сейчас я тебя высажу на стоянке такси, и ты поедешь на улицу Жирардон.

— Зачем? Я там все равно ничего не узнаю.

— Расскажи мадам Перейра, все, что рассказал мне.

— Ты с ней знаком? — поразился Виктор. — Так ты… Никогда не поверю… Ты и Паллада?..

— Считай, что я отбываю пожизненный срок, полицай. Вот и стоянка. Давай, вали…

— Значит, Рыков послал вас сюда?.. — медленно произнесла Анна. — Кто бы мог подумать.

— Что значит — послал? — оскорбился майор. — Если б у меня оставался хоть какой-то выбор, то меня бы здесь не было. Но эта сволочь Рыков, по большому счету, прав — мне не дадут посадить Грушина за заказное убийство. А вы никогда не сдадите мадам де Бофор.

— Не сдадим, — согласилась Жики. — Но вовсе не по той причине, по которой вы думаете. Я не сдам ее вовсе не потому, что она моя крестница, и мы покрываем своих. Я не сдам ее потому, что сами мы ее накажем гораздо более сурово, чем самый строгий суд.

— С трудом верится, судя по тому, как легко вы сдали Рыкова. А что мне прикажете делать с господином Грушиным? Если вы не предоставите мне улик против мадам де Бофор, мне не удастся его посадить за убийство жены.

— Ничем не могу помочь, — процедила Жики. — Но на месте этого мсье я бы отныне ходила по улицам, оглядываясь. И ванну принимала бы в присутствии охраны.

— Считайте, я этого не слышал, — Виктор поднялся. — Мадам, я должен сказать вам кое-что. Анна Николаевна, постарайтесь перевести мои слова максимально точно.

— Говорите, — кивнула Анна.

— Я считаю, что вы — преступники, ничуть не меньшие, чем тот же самый Грушин или ваша, мадам, крестница. Вы присвоили себе право, которое принадлежит богу и государству — право карать за грехи. Вы препятствуете правосудию, и это само по себе является преступлением. Но вы еще и покрываете убийц и убиваете сами — что нельзя оправдать самыми высокими идеями. Вы видите, чем это кончилось — члены вашей организации стали использовать данную им власть в личных, корыстных целях.

— Виктор! — воскликнула Анна. Но он, с каменным лицом, отмахнулся:

— Это все. А теперь — честь имею.

Он направился было к двери, но остановился. — Если вам интересно, мадам, Рыков ранен. Не знаю, кто это сделал, но явно не ваш друг.

Он повернулся и вышел, не дожидаясь, пока кто-нибудь его проводит. За ним уже спешила горничная, отпирала ему дверь, подавала плащ, он и ей не сказал «До свидания» — даже мирная пожилая Софи для него была плоть от плоти страшного многоголового чудовища под названием «Паллада»…

… Когда Жики вместе с Анной вернулись в гостиную, они обнаружили, что комната пуста. Серж ушел, даже не попрощавшись. На столе остался бокал с недопитым коньяком и записка «Пришлось срочно уйти. Прошу меня простить».

14.40 Cквер Бари, остров Сен Луи, Париж

Редкого туриста заносит на восточную стрелку острова Сен-Луи, в маленький уютный сквер с кипарисами и ливанскими кедрами, и поэтому здесь всегда безлюдно и тихо. Булгаков приметил всего троих человек — странно, но они были удивительно похожи друг на друга — неприметные, темные, одинокие. Один из них читал — или делал вид, что читал — журнал, второй пялился на эклектичный памятник, третий, не скрываясь, беззастенчиво рассматривал напряженную фигуру русского. Сергей каждым нервом ощущал опасность, прямо-таки пульсировавшую над маленьким сквером. Его явно ждали. Один из подозрительных, одетых в черное людей сделал неуловимое движение рукой, показывая Сергею спрятавшуюся в зарослях узкую лестницу. Мгновение поколебавшись, он направился к ней — достаточно крутые, выщербленные ступеньки вели вниз — на набережную.

Первое, что он увидел — деревянную скамейку меж двумя кипарисами, а на ней — худенькую фигурку с грустно склоненной светловолосой головой. Женщина зябко придерживала у горла отвороты кашемирового жакета — с Сены дул прохладный ветерок и начинал накрапывать мелкий дождь.

— Изабель! — окликнул он. Она повернулась — в ее светлых глазах билась щемящая тревога.

— Серж… Наконец!..

— Где Катрин? — начал он без предисловий. — Скажи правду. Мне все морочат голову, никто ничего не объясняет.

— Катрин? — голос Изабель чуть изменился. — Почему ты спрашиваешь о ней — меня?

— Я так понимаю, ты последняя, кто ее видел.

— Мой дорогой, неужели нам более не о чем поговорить?.. Найдется твоя жена, что ей сделается!

— Я волнуюсь. Катрин, на мой взгляд, не совсем здорова.

— Когда я разговаривала с ней, она выглядела прекрасно.

— Неужели?

— Серж! — взмолилась Изабель. — Поговорим о нас!

— О нас? — он поднял брови. — Дорогая, нет такого понятия — мы. Я женат. Для меня «мы» — это я и Катрин.

Изабель отшатнулась: — Ты серьезно?

— Более чем.

— Но тогда — я не понимаю… Ты вел себя так, словно…

— Словно что?

— Словно я небезразлична тебе.

— Так и есть. Ты мне не безразлична. Ты мне нравишься. Очень нравишься.