Зовем вас к надежде - Йоханнес Марио Зиммель

— Бисмаркаллее… — Они оба услышали голос Труус и увидели, как по ее лицу скользнула улыбка. — Клаудио… ты приедешь навестить меня… это прекрасно…

Колланж вопросительно посмотрел на Линдхаута.

— Берлин, — сказал тот, — она бредит о Берлине… Мы жили там, когда она была еще совсем маленькой… а ее лучшего друга звали Клаудио Вегнер… Мы жили в Груневальде…

— О!

— Она никогда не забывала о Клаудио, — сказал Линдхаут. — Он стал известным актером. Много лет назад Труус навестила его в Берлине… Они до сих пор переписываются… Клаудио всего на четыре года старше Труус. Он живет на Херташтрассе, за углом…

— Осторожно! — воскликнула Труус. — Никто не должен знать…

— Она сейчас в Берлине, — сказал Линдхаут. Он встал и сделал несколько шагов взад-вперед. У него ныли все кости. — Эти фотографии не были сфабрикованы, это не был отличный монтаж, как предполагал главный инспектор Лассаль… Это были настоящие снимки! Я знаю человека, передавшего их мне, с конца войны! У него работают первоклассные специалисты. Кроме того, он друг одного моего старого друга. Мы все познакомились при освобождении Вены.

— Я ведь видел доктора Красоткина, — сказал Колланж. — В Базеле. Он же приходил в «Три Короля».

— Ах да, — сказал Линдхаут. — При нынешней политической обстановке в мире советскому послу, естественно, не оставалось ничего иного, как приказать представителю заявлять: без комментариев!

— Через дыру в заборе — ты хитер, Клаудио! — сказала Труус.

Колланж вздрогнул, потому что Линдхаут внезапно закричал:

— Теперь мы должны жить с этой заразой! Брэнксом останется боссом «французской схемы». Он будет материально поддерживать нашу работу и заботиться о нашей безопасности, как никогда прежде!

— Его схватят, его возьмут…

— Брэнксома? Как, Жан-Клод, как? Вы знаете содержание телефонных звонков со всей Америки во время передачи! Девяносто один процент зрителей убеждены в том, что это провокация Советов! Девяносто один процент! Единственное, что мог заявить советский посол: без комментариев! Советам бы никогда не поверили! И нам тоже… А если мы дальше будем копаться в этом деле — это конец! Нас обоих либо убьют, либо вышлют. Вы ведь швейцарец, а мне они могут запретить работать. Ловко он это проделал, собака! Все рассчитано до минуты — все! Начиная со стрельбы там, в Базеле. Нет, значительно раньше. С тех пор, как он стал интересоваться моими антагонистами, много-много лет назад. Тогда он разыграл перед нами покушение на свою жизнь… Его самолет взорвался тогда на «пырейном» терминале… а поскольку Брэнксом опоздал, с ним ничего не случилось… Теперь я понимаю… он опоздал с точностью до минуты… Адскую машину установили его люди! Так, чтобы она взорвалась еще перед вылетом. В этом я уверен! Так же, как уверен в том, что его люди стреляли в швейцарских полицейских и в меня в лесу под Базелем. Это они уложили того человека из Марселя и моего телохранителя Чарли, которого именно Брэнксом приставил ко мне. Якобы это были швейцарские снайперы, а на самом деле — убийцы на службе у Брэнксома. «Предатель»… он все время говорил о предателе! Предатель он сам! Он приказал пустить в расход своего человека — Чарли! Этот пес не останавливается ни перед чем, ни перед чем! А мы ничего не можем с ним сделать, ничего!

— Но это же идиотизм! Если кто и должен не допустить того, чтобы был открыт долго действующий антагонист, так это Брэнксом!

— Правильно. Но как босс он должен интересоваться нашей работой. Должен всегда! Возможно, он сразу хотел моей смерти, когда узнал, что я работаю над проблемой антагонистов. Но потом — хитрый мерзавец этот мистер Брэнксом! — он решил, что будет в большей безопасности, если выставит себя этаким непримиримым борцом с наркоманией, создаст свою службу по наркотикам, которая на самом деле работает для «французской схемы», и наконец стал действовать людям на нервы своим фанатизмом. Сейчас он герой Нового Света! Нет, — сказал Линдхаут, — нет, тут ничего не поделаешь.

— А почему же теперь он нас не убивает?

— Потому что это скверно бы выглядело, слишком скверно, Жан-Клод! Теперь вся нация знает о нас, все важные люди знают. Он и не подумает нас убить! Напротив, он надеется, что мы найдем антагонист длительного действия!

— Надеется?

— Да! — Линдхаут снова повысил голос. — Он знает, что поиски антагониста будут продолжаться — живы мы или умрем. У «Саны» есть все результаты исследований — очень ловким ходом с его стороны было втянуть «Сану» в это дело! Кто обвинит этого фармацевтического колосса в том, что он привлекает наркозависимых? Этот человек подумал обо всем. Работа над антагонистами длительного действия продолжалась бы и без нас.

— Но когда он будет найден, этот антагонист, — ведь тогда все должно измениться!

Линдхаут рассмеялся:

— Вы перед этим сказали, что все это идиотизм. Да, это дьявольски гнусно, но это не идиотизм! Когда мы найдем нужный антагонист, Брэнксом разразится криками радости, он будет называть нас гениями и благодетелями человечества!

— Но это же не в его интересах!

— Вовсе нет, Жан-Клод! С тем, что антагонисты существуют, Брэнксом давно смирился. Вы когда-нибудь слышали о герре Койнере?

— Герр Койнер… Кто это?

— Это образ, созданный Бертольтом Брехтом. Брехт написал о нем много историй, совсем коротких. В одной из них этот герр Койнер говорит: «Все может стать лучше — кроме человека». — Что-то бросилось Линдхауту в глаза: — Что это у вас? — Он показал на тонкую золотую цепочку на шее у доктора Колланжа. Покраснев, Колланж достал ее. На ней висела маленькая круглая пластинка из золота, на которой были выгравированы угломер и циркуль.

— Вы… — Линдхаут сглотнул, — вы масон?

— Да, господин профессор.

Линдхаут вытащил из-под выреза своего халата цепочку, на которой висел такой же амулет с теми же символами.

— Вы… тоже? — Колланж не мог говорить.

Линдхаут кивнул. «Нет, — подумал он, — я не масон, им был мой мертвый друг Адриан Линдхаут. Я снял с него эту цепочку — тогда, в обрушившемся подвале, четырнадцатого мая сорокового года, когда был разрушен Роттердам, а мой лучший друг лежал передо мной мертвым. Но об этом никто не должен узнать, никогда!»

— «Символ» Гете, — сказал Колланж.

— Да, — ответил Линдхаут. — Очень вовремя вы об этом вспомнили. — И с горечью он процитировал последнюю строфу этого стихотворения:

— Что… — залепетала Труус, — что, Клаудио… что?

— Это совершенно исключено, — сказал капеллан Хаберланд. — Индийское правительство не может этого сделать.