Дневник - Генри Хопоу

десятилетнего, то минимум пятилетнего ребенка. Готов спорить, он понимал все, о чем мы говорили в палате, а пищал только от того, что так было нужно. Пищать в его возрасте — правильно». «Неужто так оно все и было?» — спросил я. «Не иначе, Андрейка».

— Думаешь, Илья каким-то образом причастен к смерти твоего отца, или это был суицид? — Спросила Вика, не на шутку встревожившись.

Авария посмеялся.

— Сейчас точно нет, но…

— Но?

— Но поначалу я был в этом уверен на сто процентов. Я винил новорожденного. Тогда мне было пятнадцать лет. К своим пятнадцати я уже успел насмотреться фильмов ужасов. Я всерьез думал, что ребенок, побывавший в руках моего папы, был ребенком Сатаны, если не новым Сатаной. Вечным дьяволом.

— Да уж… Я, конечно, многое о себе думал, но чтоб такое…

— Через несколько месяцев поисков, — продолжил Авария, пропустив вздохи Ильи, — я узнал имя ребенка. Медсестра, которая в тот день работала с папой, сказала, что первого апреля родилось много детишек, но роды мой отец принимал только у одной женщины.

— Зачем ты меня искал?

Авария взглянул на часы. 19:23. Поляна пуста.

— Хотел посмотреть на тебя. В твои глаза. Хотел убедиться, что папа не сошел с ума.

— Удалось?

— Да. Твоя семья прогуливалась по Джона Рида. Ты был на руках своего отца. Смотрел на меня как на старого знакомого.

— Быть не может. Я бы тебя запомнил.

— Видишь ли… Ты не мог меня запомнить, уж мое лицо — точно. Тогда я подрабатывал, где только мог. На Рида только-только открылась аптека. Хозяину требовались разносчики листовок. Мне уже было шестнадцать, поэтому меня взяли с разрешения родителей.

— Кто были твоими родителями? — спросила Вика.

— Никто. Они же умерли. Родственников у меня больше не было, а государство почему-то позабыло о несовершеннолетнем сироте. Поэтому я сам себе был родителем. Сам себе написал записку для хозяина аптеки от имени мамы. Подпись подделал, да и она не нужна была вовсе. Записка была чистой формальностью.

— Кажется, я начинаю понимать, — произнес Илья, роясь в памяти. — Кажется, я тебя вспомнил.

— Твои догадки?

— Синие ноги, синие руки, белое тело, черные очки…

— Бинго! — Авария хлопнул в ладоши. — Память у тебя отменная.

— О чем это вы? — появился Витя.

— О ростовой кукле, — пояснил Илья. — Он был ходячей пилюлей. Зазывал прохожих в новую аптеку.

— Аптеку? — усомнился Витя. — Ее я помню… знаю, а пилюлю — нет.

— В той аптеке я не проработал и трех месяцев, да и вряд ли бы ты, Витя, запомнил пилюлю. Тебе тогда и года не было, как и Илье.

— Теперь я еще больше от тебя в шоке, — сказала Вика Илье.

Илья сглотнул.

Авария вновь посмотрел на часы. 19:40. «Пора бы начать собираться, время летит быстрее ветра».

Извинившись, он встал из-за стола и прошел к шкафчику, скрывающемуся за стеллажом с металлическими банками. Там он переодевался. Малышня не могла его видеть, а вот слышала прекрасно.

8

Я понимал, что вот-вот наступит очередная черта, которую пересечет Авария — и все, пиши пропало. Я изо всех сил пытался забраться в его безмозглую черепушку, да тот дурацкий бункер, выстроенные его дедом полвека назад, действовал, как микроволновка — на запертый в ней телефон. Мои сигналы не то что не могли выбраться за его пределы — они гасились уже внутри меня. Недосягаем был даже Илья.

Тогда-то я и подумал, что этот выродок не так глуп. Обвел меня вокруг пальца и тщательно оберегает то, о чем знает.

Я был в западне, и все, что оставалось — сохранять надежду на его промах.

9

— Когда я тебя увидел, понял, что мой отец был прав, а слова его — чистейшей воды правда. Твои глаза… они были… Они были такими же, какие я вижу сейчас. Глаза взрослого человека. Осознанный взгляд. Не знаю, видели ли это твои родители, понимали ли они, что их младший ребенок особенный. Чувствовали ли они. Быть может, они знали… — Авария запрыгал и едва не упал, чуть не повалив за собой шкафчик. Он успел схватиться за его открытую дверцу. Был виден его голый торс. — Все норм.

— Я маскировался, почти как маскируюсь сейчас. — Илья снял парик, понимая, что сидеть в нем уже бесполезно. Очки же он оставил на носу, видеть нужно все. — К месяцу отроду я уже умел разговаривать, да только глядя на хнычущих ровесников, подражал им. Я хорошо скрывался, полагая, что так будет лучше для меня. Выделяться нельзя.

— Но ты выделялся. — Авария застегнул ширинку. — Для меня. Я следил за тобой. За твоими родителями. Я… Я…

— Что?

— Я хотел тебя убить.

Нависла гробовая тишина. Слышно было только шум застегивающихся пуговиц на груди Аварии и скрип болтающейся на петлях дверцы шкафчика.

— Я хотел убить, но никак не решался. Не подворачивалось удобного момента, удобного случая. О последствиях я не задумывался. Жажда мести овладела мной. К смерти папы я приплел и смерть мамы. И смерть деда. И всех тех, кого мне не удосужилось видеть. Убив тебя, я думал, смогу обрести покой.

Волей-неволей Вика осматривала мастерскую на наличие увесистых предметов, поскольку там, под землей, Кейси тоже не могла общаться с ней и как следствие не могла помочь. Болезненный Витя тоже не смог бы справиться со взрослым калекой, он и Ключ-то с трудом удерживал. А вот Илья только хлопал глазами и впитывал новую информацию, пускай и не радостную.

— Вижу, ты насторожена. Присядь, Вик, сейчас я не желаю зла Илье.

— Как я могу быть в этом уверена? — Она облюбовала молоток на стене. Им бы она точно смогла дать отпор, правда до него было не дотянуться. Пока бы она пробиралась через груды инструментов, стеллажей и коробок, Авария давно бы что-нибудь учудил. Но он не чудил, а только копошился за шкафчиком.

— Я мог сделать это раньше, — произнес он. — Но не стал. Хотя очень уж сильно возжелал того. Был выбран даже день. Точнее, он наступил сам собой. Просто я решил: или сегодня, или никогда!

— И получилось никогда, — сухо сказал Илья. — Так что же изменило твое решение?

— В тот день, как помню, была солнечная погода. Синоптики обещали двадцать пять градусов в тени. Утром, пока пекло не так сильно, я поехал на кладбище, поехал пообщаться с родителями… точнее — с их надгробными плитами… точнее, не пообщаться, а сообщить, что убью этого подонка, Илью.

На кладбище еще издалека я заметил что-то неладное. Поначалу показалось, что на памятниках висят венки. Но, когда подошел