Наперегонки с темнотой - Рина Шабанова

и ее. Если за пределами лагеря со мной что-то случится, она останется совершенно одна. Рисковать так я не мог.

И еще я не мог вообразить, как отреагирую, если где-то между развалин этого огромного, опаленного пожарами города напорюсь на Роба или Митчелла. Я не был уверен, что найду в себе силы выстрелить в них. За истекшие месяцы я смирился с потерей обоих, но иногда задумывался о том, где они и что с ними. Пытался представить, какими они стали, сохранились ли у них хоть какие-то воспоминания о прежней жизни, чувствуют ли они хоть что-то из того, что чувствует обычный человек.

Однако имелась у этой медали и другая сторона — мне было любопытно увидеть, что стало с местами, в которых я не появлялся с конца февраля, а также побывать в других укрепленных лагерях. Марта часто рассказывала истории о живущих там людях. Помимо съемок, она помогала многим из них в поисках пропавших родственников, которых те потеряли в панике, что творилась несколько месяцев назад. Теперь, когда все немного улеглось, люди стремились отыскать друг друга и иногда это даже удавалось.

Как бы то ни было, но в начале лета я вступил в добровольческую армию и уже к середине июня прошел двухнедельный курс по владению стрелковым оружием. Кроме стрельб по мишеням и отработки всевозможных экстремальных ситуаций, с какими новобранцы могли столкнуться за периметром, нам провели короткий инструктаж, где рассказали, что представляют из себя зараженные и чего от них ожидать. Все это я считал напрасной тратой времени, так как ничего нового из обучения не вынес, однако правила были одни для всех.

По окончании базового курса мне выдали стандартное армейское снаряжение, снабдили штурмовой винтовкой с оптическим прицелом и прикрепили к отряду из шести уже закаленных бойцов. Новобранцем у них был только я и еще один парень по фамилии Шелтон. Мы неплохо поладили еще на стрельбах, а потому, оказавшись в одном отряде, оба испытали бурную радость.

Следом настали тяжелые дни. Каждое утро с рассветом наш отряд, наряду с остальными, выезжал за ворота и отправлялся на поиски уцелевших. Редкими, разрозненными группами они вдруг начали подходить из разоренных эпидемией пригородов. Это были те люди, кто, спасаясь от нашествия зараженных, бежал из города в январе. Теперь же, полуживые, истерзанные многочисленными лишениями и голодом, они возвращались назад в надежде найти приют в своих домах, вот только дома их по большей части были сожжены.

Таких людей нам попадалось не много, а потому с ними мы почти не сталкивались, зато на зараженных напарывались с регулярностью восходящей на севере Полярной звезды. Между нами происходила непрекращающаяся кровопролитная война и бывали моменты, когда чаша весов склонялась на нашу сторону, но затем триумфы сменялись оглушительными поражениями. Так, в конце июня нам удалось обнаружить несколько их тайных убежищ и каждое из них сравнять с землей, но с тех пор твари научились прятаться лучше. Их территорией стало метро.

Воодушевленные одержанной победой, мы уверовали, будто загнали их в угол и даже на время возомнили себя хозяевами положения, однако уже очень скоро, когда в попытке накрыть их в подземном логове погибло два боевых отряда, поняли всю преждевременность своих залихватских восторгов. Ликование наше быстро поутихло, а победная эйфория сменилась горечью унизительного фиаско. Впредь соваться к ним никто не рисковал.

В дальнейшем зараженных выкуривали на поверхность напалмом или подкарауливали у станций метро после захода солнца, но и это зачастую приводило к плачевным последствиям. В прямых столкновениях с бесчисленными полчищами осатаневших, готовых на все тварей люди нередко гибли или будучи заражены, оказывались по ту линию фронта. Последнее деморализовало многих — одно дело палить по злобному безымянному существу и совсем другое стрелять в идущего на тебя бывшего товарища.

Одним словом, первый месяц армейской службы дался мне нелегко. К лету я почти полностью восстановил прежнюю физическую форму и чувствовал себя абсолютно здоровым, но помимо усталости телесной, испытывал еще и моральную. Насмотревшись на ужасы, происходящие за границами лагерных стен, часто у меня хватало сил лишь на то, чтобы быстро прикончить свой ужин, а затем пыльным мешком свалиться в постель.

С Мартой после той ссоры мы не говорили больше недели. Изредка сталкиваясь в шумных, переполненных людьми коридорах, в здании военного корпуса или в столовой, мы оба делали вид, что не знакомы, но, как обычно, я не выдержал первым. Не знаю, почему я всегда пасовал перед ней.

Возможно, осознание, что жизни любого из нас ежеминутно подвергаются смертельной опасности побуждало меня раз за разом посылать к черту гордость и переступать через себя. А может, дело было в воспоминаниях о тех днях, когда я считал, что она погибла или в том, что я сильнее ее любил. В любом случае наше чудесное воскрешение друг для друга казалось мне чем-то невероятным и потерять ее снова я не мог.

В тот вечер мы оба сказали друг другу кое-что важное. Когда я пришел, Марта не стала изображать холодную неприступность. Вместо того она посмотрела мне прямо в глаза и с твердостью произнесла:

— Если бы Гарри был жив, когда ты так внезапно здесь объявился, я бы оказалась в затруднительном положении, Джон. Да, я была бы растеряна и это было бы непросто, но я бы не задумываясь ушла от него.

— Я бы тоже ушел от Анны, — опустив взгляд в пол, ответил я.

Ответ был честным, но дался он мне нелегко. Произнесенной фразой я окончательно предал даже саму память об Анне, но она являлась правдой. Правдой, которую я с трудом мог принять сам и, прежде чем сказать ее вслух, долго о ней размышлял.

Итогом этих размышлений стал однозначный, бесспорный, но неутешительный для меня самого вывод — встретив Марту, я действительно поступил бы так. Я бы оставил Анну ради нее.

Глава 53

Я ехал в составе вооруженного отряда, разглядывая привычную картину пустого, развороченного трагическими событиями города. На улице стояла изнуряющая полуденная жара. Смешиваясь с запахом гари и морской соли, воздух дрожал в знойном мареве, слух улавливал далекий шум прибоя, воронье карканье и грохот ведущейся где-то стройки. Сегодня было двадцать шестое июля. С начала эпидемии прошел почти год.

Мы проезжали по залитому солнечными лучами центру города. Точнее, когда-то этот участок земли являлся центром — шумным, сверкающим, пульсирующим миллиардами звуков, сейчас же он был изрешечен разрывами гранат и крупнокалиберных пуль, выжжен огнеметами, завален обломками рухнувших зданий. Неоновые слоганы на рекламных щитах давно погасли, сквозь разбитый