Снег Энцелада - Эдуард Николаевич Веркин

как со мной связываться… Зачем здесь большой ЗАГС? Это пережитки, а все пережитки Зинка скоро оптимизирует. А тебе она напела, наверное, туда-сюда…

— Она тоже торфом интересуется.

Федор поморщился и сказал:

— Зинка баба крепкая. Мы думали, дура дурой, а она не дура оказалась, деловая…

— Как, кстати, насчет дела? — напомнил я. — Ты обещал достать дело.

— Дело… — Федор поглядел с непониманием. — А, ты про это… Да, скоро все будет… Я сейчас… вернусь, подожди немного, сейчас…

Федор взял «Сайгу» и побрел с хорьком в дом. Я сел на скамейку и стал смотреть вдаль.

По Ингирю плыла липа, черное дерево с растопыренными корнями. Липу вывело на отмель, и она застряла, течение стало выворачивать дерево поперек, но не справилось и ушло под ствол, корни шевелились от воды, отчего казалось, что на мель сел гигантский трилобит.

Я проверил телефон. Связь по-прежнему отсутствовала.

Кажется, погода. Это еще не было заметно — душный колпак до сих пор неподвижно висел над городом, но я чувствовал в нем перемены. Далеко за рекой и лесом над горизонтом собирались пока еще прозрачные облака, они едва различались на фоне неба, точно, погода меняется…

Федор отсутствовал минут десять, мне надоело ждать, и я отправился за ним.

«Сайга» висела на гвозде в прихожей. Федор лежал на диване, смотрел телевизор, передачу про рыбалку. Мужик, похожий на самого Федора, ловил лососей на Аляске и варил из них сливочную уху. Захотелось ухи. Свежопойманный лосось, двадцатипроцентные сливки, пшеничные сухари — определенно выдохся.

Я обнаружил, что Федор спит с пультом в руке. Огляделся в поисках хорька Фантика, но Федор, похоже, убрал его в прохладное место.

Голова, снова прострелило, от головы отлично помогает «звездочка», я пощупал карманы, забыл дома. На подоконнике, наверное. Или в койку провалилась. Или еще.

Федор захрапел, мне захотелось пить. Когда человек устает, ему лучше попить.

Я отправился на кухню. Чайник был пуст, а в холодильнике у Федора нашлось только пиво. Бутылки, банок меньше, светлые сорта, импортные в ассортименте, никакого местного производства. И никакой воды. Ни минералки, ни лимонада, ни соков, ни камбучи, ни безалкогольного пива — разумеется, в возрасте Федора каждый уважающий себя алкоголик держит дома безалкогольное пиво; ни кваса.

Пить хотелось.

Я взял с полки холодильника бутылку наугад, не пить, приложить ко лбу. Помогло. От стекла холод проник в глубину головы, словно спицей. Охлаждено чуть больше положенного.

Пиво умудрялось пахнуть сквозь бутылку. Горький хмель. Прохлада, когда в рекламе говорят про прохладу — это правда. Солод, чуть сладковатый. Соль слегка, когда-то я любил, чтобы пиво было солоноватое, с фруктовым и цветочным ароматом, в жизнерадостном бельгийском стиле, я легко выпивал кувшин такого легкого пива, но это не бельгийское. Кажется, французское, название фирмы мне ничего не сообщило, буквы на этикетке слишком мелкие, но наверняка французское.

Или немецкое. Немецкое тоже неплохо. Я любил немецкое пиво, от него всегда знаешь что ожидать. Стандартный лагер, без всех этих нелепых крафтовых выкрутасов — октоберфест, который всегда с тобой и о котором ты мечтаешь каждый год, и немецкие салаты с ветчиной, сыром и голландским соусом.

Мужик с лососем ужинал на фоне заката. Хлебал уху, ел рыбу-гриль, запивал чешским. Я любил чешское за его прямоту. Вот чешское в глиняных кружках, вот кнедлики, вот вепрево колено, вот печальный с утра фельдкурат Кац, вот несчастный кадет Биглер и жесткая недоваренная корова, и Гашек, так и не дождавшийся лавра.

Жигулевское, если настоящее, с квадратными пузырями в бутылке, горькое, но сейчас его не найти, все из-за воды, настала эра Водолея, воды не хватает, она покидает колодцы и скважины, и пиво делают из всякой дряни.

Мексиканское. Жидкое, безвкусное, но если охладить до правильной температуры, то можно, особенно если взять мексиканской еды, острой, в лепешках или в чипсах, еды со странными названиями, которую следует запивать мексиканским же пивом.

Китайское. Кисловатое, ароматное, сваренное по старым советским рецептам, идеально сочетается с морепродуктами, с пряной и сладкой соломкой из минтая, с острой лапшой из ламинарии, с побегами бамбука, с хрустящими морскими огурцами, с подкопченым гребешком, с маринованным папоротником, с икрой морского ежа, с жареными крабами, с грибами, со спаржей и с дыней. Китайское особенно хорошо летом, я не отказался бы от китайского.

Я совершенно забыл, что пиво в наши дни открывают жалким вращательным движением, мир упростился до безобразия, я открыл его как полагается, о краешек стола.

Я выпил сразу полбутылки, стараясь не почувствовать вкус и не отступить. Впрочем, вряд ли я его вообще мог почувствовать после стольких лет. Так и случилось — у пива отсутствовал вкус, словно все мои рецепторы стерли наждаком, возможно, у пива на самом деле не было вкуса, или мой мозг отказывался от его вкуса — холодное, холод нельзя обмануть.

Я осторожно добыл пульт из рук Федора. Мне надоело смотреть на сливочную уху, и я переключил наугад.

Психологический канал, здесь смотрели на водоросли, извивающиеся в ручье. На познавательном канале шла война за невостребованные контейнеры, и выигрывали две лохматые тетки. На другом познавательном канале показывали, как делают скрепки и батарейки. Потом следовало про природу, никогда не любил про природу, всегда одинаково, жрут друг друга.

Потом спорт. Потом музыка. Потом новости.

Открыли развязку. Рубль укреплялся. Догорал вертолет. Амортизация коммунального хозяйства в Твери составляла семьдесят процентов. В Приморском крае усилились дожди. Производители мяса и птицы договорились об удержании цен на ближайшее полугодие. Я вернулся к вертолету. Не знаю почему, промелькнуло, я вернулся к развязке, рублю и вертолету. Вертолет упал в районе одного из притоков Печоры, на борту находилась делегация экологов и лидер общественного движения «Прогресс и справедливость», никто не выжил.

Телевизор выключил. Немецкое, качество на высоте, судя по количеству в холодильнике, Федор предпочитал именно его. Впрочем, и бельгийское, с цитрусовым ароматом, с пузырьками, лопающимися на языке. Китайского в холодильнике не нашел, чешское было мягким и хмельным, нашел еще орехи… я шагал домой, кажется, по Набережной и ел орехи. Зрение поплыло, я не очень был уверен, что это Набережная, судя по наклону проезжей части, все-таки она. Дубов много. В Чагинске много дубов, но в силу они не вырастают, хорошо если в пол-обхвата. Потом я свернул в переулок налево и долго пытался найти улицу Кирова. Она должна была встретиться метров через сто, но не встретилась. Мне стала надоедать эта мерзкая особенность Чагинска — я здесь никуда не могу дойти. Вот сейчас я должен найти Кирова, но ее