Публикации на портале Rara Avis 2015-2017 - Владимир Сергеевич Березин

при себе на прощанье оставляют». Губернатор по старой памяти велит послать на похороны полицейский караул, а туда являются только двое сослуживцев и старуха-нянька.

Разгадка проста — жандармский офицер вызвал к себе, как бы между прочим, человека из того же круга, адвоката, что завидовал харизматичному профессору, и, выйдя на минуту, «случайно» забыл на столе фальшивую бумагу о денежном содержании университетского преподавателя из жандармского бюджета. «Зная наше передовое общество, можно было рассчитать все действие так же верно, как опытный маркер слабым ударом кия гонит шар в намеченную лузу бильярда, какой и оказалась записка возле трупа на пригородном шоссе»[339].

У лесковского рассказа есть масса смыслов, но если уж такая травля кажется архетипичной, то отчего ж не травить какого-нибудь негодяя? Ну вот если представить себе, что он не выдуман жандармом, а жандарм и есть. Или там какой мироед или взяточник — резоны против этого ничтожны. А облако нетерпимости вокруг мерзавца должно способствовать общему улучшению атмосферы.

Удивительное дело — все виды общественного давления, кровожадные и нет, предпринимаются с целью улучшения общественной атмосферы. Это нам рассказывали даже в известном фильме режиссёра Быкова «Чучело». Причём свист и улюлюканье, что издают приличные люди, всегда выходит ровно той же тональности, что и у людей неприличных — это, конечно, доказывает некоторый демократический принцип равенства людей, но немного печалит. Людей с чувством вкуса исчезающе мало по все стороны всех баррикад мира.

Поэтому разбуженное народное нетерпение всегда избыточно — интеллектуальных людей и утончённых эстетов всегда недостаточно, и кто-нибудь произносит те слова, под которыми интеллектуал или эстет никогда бы не подписался, но дело уж сделано. То есть, когда французы лихо бреют своих соотечественниц, спавших с немцами, голоса возмущения гуманистов, великих французов, не очень слышны, они становятся слышны в позднее, безопасное время.

Как тут остановиться — совершенно непонятно. По-видимому, сам Господь время от времени вмешивается в это дело — иначе я никак не могу объяснить того, что толпа не всегда добивает раненых.

В-третьих, за травлей признаётся последнее оружие бунта на коленях.

Групповое злословие считается компенсацией за невозможность изменить мир и свою жизнь в придачу. Психотерапевтическое выговаривание — прекрасно, но это, скорее, обезболивающее, чем целительное лекарство.

Есть ещё одно обстоятельство — вне зависимости от результата, урона объекту, и прочего, травля всегда меняет загонщиков.

Для одних это может оказаться полезным опытом, для других — шагом на дороге в бездну.

Идеальных, калиброванных обществ не бывает.

«Будь осторожен, следи за собой»[340], — рекомендовал один певец, безумная любовь к которому стала давно предметом для bullying'а. Нужно что-то среднее, а иногда наиболее точным синонимом к слову «среднее» оказывается слово «гармоничное».

Чему учит история с исполняющей обязанности директора музея? Вегетарианская, скажем так, история.

Вполне по-буддийски, она учит ничему. Ничему она не учит.

Вот разве для меня тут есть подтверждение моему давнему наблюдению — безусловным индикатором душевного состояния являются шутки над фамилиями.

Всяко бывает — иногда шутят над увечьями, шутят над национальностями и вероисповеданием, объектами издевательств становятся женщины, старики и бас-гитаристы. Но вот как люди начнут коверкать чужие фамилии — жди беды. Тут какая-то, не до конца разгаданная мной тайна. Как станет человек называть Путина — Путлером, Навального — Анальным, а госпожу Вовненко разными производными словами — это начало превращения.

06.06.2017

​Персидская бутылка (об одном рассказе Виктора Пелевина)

Первое, о чём нужно сказать — о вчитывании сообщения в текст, особенно если это текст писателя Пелевина.

Больше четверти века назад вышла знаменитая повесть «Принц Госплана». Пелевин во многом писатель приёма и повторяет известную формулу «Искусство как приём», причём приёмов этих ограниченное количество. Чаще всего это разворачивание метафоры — если в обществе бродит метафора «оборотни в погонах», то он создаёт текст про натуральных оборотней-silovikov, если героем страны был безногий лётчик, то в военных училищах его имени курсантам предстоит ампутация. Но тут есть одно обстоятельство — нужно уберечь себя от вчитывания излишних смыслов в эти тексты именно потому, что они поставляются на рынок как «объясняющие всё». Примерно так же, как не надо выводить из «Чёрного квадрата» весь смысл живописи. Такие книги, скорее, являются кляксами Роршаха, потому что точка конструирования смыслов смещается к читателю.

Про виртуальную реальность чрезвычайно много писали — СССР, а потом и Россия, с некоторым опозданием получала философские конструкции из западной массовой культуры, а, вернее, фантастики.

В своё время, после выхода фильма «Матрица» довольно много обсуждали виртуальную реальность[341]. В СССР ещё на видеокассетах жил фильм «Трон» (1982), да и переводная фантастика прикасалась к этой теме.

Теперь, во-вторых, нужно обратиться к хронологии текста.

«Принц Госплана» — фактически одно из последних произведений, написанных Пелевиным при советской власти. Он входит в сборник «Синий фонарь», что подписан к печати 17.05.1991[342].

Это время зыбкое и неверное — последний год СССР, когда призраки разрушения были повсюду. Весь уклад жизни будто покрылся мелкими трещинами, и у Пелевина мимоходом говорится: «Кормили в Госплане, конечно, уже не так, как до начала смуты»[343]. В повести Пелевина все приметы времени — газета «Аргументы и факты», коммунисты, «уничтожившие пятьдесят миллионов человек» и, одновременно, «тысяча американок, беременная от инопланетян». Сотрудника поздравляли с тем, что он сбил свой тысячный МиГ над Ливией и с двадцатилетием работы в Госплане — непонятно, что было важнее. Но (и это я помню очень хорошо) никакой патриотической сшибки не происходило — виртуальная реальность была сильнее виртуального патриотизма. Но главное, что содержится в повести, — атмосфера безвременья и переходного периода. В этой зоне катастрофического ничего неделания действительно много играли. Безделье на государственной работе было совершенно открытое, потому что компьютерными играми заняты все — от секретарш до высоких начальников.

Более того, важно понимать, что в ту пору игроки за клавиатурой были не детьми или подростками, а именно взрослыми людьми. Поэтому для стареющих сейчас игроков рассказ Пелевина — ностальгический.

Компьютерные технологии стареют едва ли не быстрее, чем упоминания цен в художественных произведениях. А нет ничего более сбивающего тональность повествования, чем упоминание копеек и рублей прошлого, разговоры персонажей о величии суммы в пятнадцать рублей или ничтожности зарплаты в две тысячи — они выбрасывают читателя в современность, вынуждают к лишней эмоции и перебивают ритм чтения. Но тут работает именно ностальгия.

Примерно так же перебирают характеристики компьютеров герои «Принца Госплана» — чего стоит прекрасный пассаж: