Обратный отсчет: Равнина - Токацин

было в устойчивом положении. Гедимин отошёл с прохода и устроился у стены. Шесек отвлёкся на партию руды — привезли что-то мелкое, но, по-видимому, ценное, и сразу переложили в костяные ящички и на руках отнесли на склад. Гедимин оглянулся на печь, в которой «дозревал» его ипрон. Процессу, если верить таймеру, оставалась ещё пара часов до завершения — но печи всегда работали чуть по-разному, хоть и в пределах нескольких минут. «Руда руде всё-таки рознь,» — подумал Гедимин, переводя взгляд на «цацку» на ладони. «Ладно, за пару часов я по-любому опомнюсь.»

— Ты не тревожься, — сказал, оглянувшись на него, Шесек. — Священный металл — всегда долгий. Хорошо, редко привозят.

— Почему? — вырвалось у Гедимина. «Ты бы лучше спросил, на кой им вообще ипрон,» — подумал он, стараясь не щуриться. «Ипроновой брони я не видел даже у стражей.»

— Он прочный. Раз сделал — надолго хватит. Да и руду собирать… — Шесек выразительно шевельнул вибриссами и отвернулся. Гедимин сжал «цацку» в ладони и прикрыл глаза. «В прошлый раз Пламя говорило про твэл. Что там было с твэлом? Может быть…»

Ворота загудели. Подмастерья, разбежавшиеся было по углам, переглянулись и заверещали. К воротам, мрачнея на ходу, направился Шесек.

— Спрячь! — взвизгнул он, оглянувшись на Гедимина. Тот мигнул. В приоткрытые ворота уже пробивались белые лучи — на пороге стоял страж.

«Инсектоид,» — машинально отметил Гедимин, сунув «шестерню» в карман. «И я его точно видел…»

— Чужак? — белый блик скользнул по броне сармата и погас. Инсектоид опустил потускневший посох и развернулся к Шесеку. На плече он держал бесшовный мешок, перевязанный цветными нитками.

— Освободи печь для священного металла, — приказал он. Шесек фыркнул.

— Священный металл уже в печи. Жди своей очереди!

Подмастерья с маленькой волокушей сунулись было к стражу, но он отмахнулся, проведя посохом невидимую черту. Скогны подались назад. Шесек сердито взвизгнул.

— Стражеские штуки⁈

— Чей металл в печи? — спросил инсектоид, шевеля жвалами. Его шарнирное туловище медленно разворачивалось к Гедимину.

— Мастера Дим-мина, — ответил Шесек. — Отдай свои вещи и жди! Что тебе загорелось⁈

Инсектоид щёлкнул жвалами.

— Потесни чужака. Речь о священных вещах, убийцах магов.

— У вас же были, — Шесек, помрачнев, искоса глянул на него и слегка оскалился. — О кого вы их изломали?

— Наш мир не заражён, — инсектоид посмотрел на Гедимина. — У него много воинов. То, что носит один, пристало носить и другому. Потесни чужака и открой печь!

«У него руды всего ничего,» — Гедимин смотрел на мешок. «Учитывая процент ипрона… Что ему там нужно? Иголка?»

— Литейни Сердца — не для чужаков, — сказал инсектоид, щёлкая жвалами. — Мне сказать на совете, что я, страж Туриккори, был выгнан? Что скажет совет про мастера Шесека? Что он достоин работать так и дальше?

Скогна передёрнуло.

— Мастер Дим-мин, — он развернулся к сармату. — Твой металл дозревает — и он дозреет. Но за ним пойдёт руда стражей. Найди, чем занять ожидание.

Гедимин мигнул. «Занимать целую печь пятью килограммами руды? Она же всё равно запустится на девять часов. Что пять килограммов, что тонна…»

— У Туриккори не столько металла, чтоб занять целую печь, — сказал он, угрюмо щурясь. — Положи туда его руду и часть моей. Так работа пойдёт быстрее.

Шесек поднял прижатое было ухо. Инсектоид резко развернулся к сармату, перебрасывая посох из лапы в лапу — будто хотел «палкой» от Гедимина прикрыться.

— Кто-то спрашивал тебя, чужак из гнилого мира⁈

«Так и знал — по-хорошему тут не понимают,» — Гедимин, щурясь от досады, перебросил сфалт на плечо, ближе к руке. Посох в лапе Туриккори уже горел белым огнём. Подмастерья заверещали, и сармат дёрнул рукой, растягивая вдоль печей защитное поле.

— Тебе, Туриккори, сказали дело, — Шесек недобро оскалился. — Одна печь сделает много вещей из руды. И твоя работа будет закончена быстрее.

«Ну, хотя бы он…» — Гедимин благодарно на него покосился. Выпускать из виду светящийся посох совсем не хотелось — инсектоид зажёг его ещё ярче. «А что у него на уме, по жвалам не поймёшь,» — подумалось сармату, и он нелепо ухмыльнулся.

— Что делает чужак? — Туриккори протянул посох к Шесеку, и тот сердито взвизгнул. Защитное поле вдоль печей пошло волнами.

— Что за вещи? Чем оскверняет литейню?

— Вещи для Пламени, — отозвался Шесек. — С каких пор священный металл стал скверной⁈

— Тлакантская гниль портит всё, — инсектоид смотрел на Гедимина сквозь навершие посоха. — Живой металл, и тот был отравлен. И Хранящее Сердце позволяет… Ты! Для чего собираешь руды в одну печь? Что с твоих вещей перейдёт на мои? Говори!

«Ещё бы я понимал, чего он хочет…» — Гедимин следил за вспышками в навершии посоха. Большая их часть была окрашена зеленью — знакомой, ирренциевой.

— Так быстрее, — отозвался он. — Ты получишь своё, а у меня не встанет работа. В печи много места. Больше, чем на твой мешок.

Шесек заверещал раньше, чем Гедимин что-то успел понять. Страж шарахнулся от него, прикрываясь посохом. Защитное поле вздулось алым пузырём — не там, где стоял Туриккори, а напротив Шесека. По пальцам Гедимина хлестнуло жаром.

— Как сказал Дим-мин, так будет сделано, — проверещал Шесек; он был зол так, что сармат с трудом разбирал его слова. — Или твой черед настанет, когда он уедет! Сколько говорил — никаких стражеских штучек⁈

Инсектоид заскрежетал жвалами. Посох в его руках прерывисто вспыхивал.

— К вечеру пусть будет готово, — он сбросил мешок с плеча. Нитки лопнули, горловина раздалась, выпуская вязкую жёлтую массу, но страж даже не глянул на неё. Он обернулся уже на пороге, вскидывая посох и зажигая на нём белый огонь.

— Ты прячешь гниль, — проскрежетал он, глядя на Гедимина поверх «палки». — Не знаю,