Когда пируют львы. И грянул гром - Уилбур Смит

Все это случилось две недели назад. «И что же теперь, – думал Шон, глядя на сердито искривленные губы сына, – снова придется повторить то же самое?»

И вдруг Дирк улыбнулся. Столь резкая смена настроения сына всегда слегка озадачивала Шона, поскольку, когда Дирк улыбался, с губами его волшебным образом становилось все в порядке. Мальчик обладал воистину неотразимой улыбкой.

– Хорошо, папа, я все сделаю.

Он весело, будто сам вызвался исполнить поручение, пришпорил лошадку и поскакал к фургонам.

– Ну и нахал… шельма! – хрипло пробормотал Шон, скорее чтобы угодить Мбежане. Но при этом спросил себя, какова его, отца, доля вины в том, что сын вырос таким.

Для этого мальчишки фургон был родным домом, а вельд – школой, товарищами его были взрослые мужчины, которыми он повелевал по неоспоримому праву рождения.

С тех пор как четыре года назад умерла его мать, он не знал ласкового, нежного женского влияния. Что ж тут удивляться дикости этого звереныша!

Шон постарался поскорей отогнать воспоминание о матери Дирка. Здесь он тоже осознавал за собой вину; чтобы хоть немного примириться с этим чувством, ему потребовалось несколько лет.

Она уже давно мертва. Толку мало мучить себя угрызениями совести. Прочь уныние, оно мешает радостному чувству, которое охватило его несколько минут назад. Он шлепнул лошадь по шее свободным концом поводьев и выехал на дорогу: теперь путь лежал на юг, к линии низких холмов на горизонте, туда, где их ждет Претория.

«Да, что и говорить, дикарь у меня сыночек. Но когда доберемся до Ледибурга, он станет другим, – старался успокоить себя Шон. – Пойдет в школу, там из него выбьют весь этот вздор, да и я дома постараюсь – вколочу в него хорошие манеры. Нет, с ним будет все нормально».

В тот вечер, 3 декабря 1899 года, Шон спустил свой караван вниз по склонам холмов и встал лагерем на берегу речки Апиес. Шон с Дирком перекусили с дороги, и Шон отправил сына спать. Потом в одиночку взошел на гребень холма и посмотрел на север, откуда они приехали. В лунном сиянии необъятная, молчаливая земля казалась серебристо-серой. «Прощай, прежняя жизнь», – подумал он и, повернувшись к северу спиной, стал спускаться навстречу манившим его из долины внизу огням большого города.

Шон приказал Дирку оставаться в лагере, но неприятный осадок остался, и, когда он пересек мост через Апиес и въехал в город, настроение у него испортилось. Рядом с ним трусил, стараясь не отставать, Мбежане.

Погруженный в свои думы, Шон свернул на Чёрч-стрит и только тут обратил внимание на необычное движение вокруг. Большая колонна всадников, обгоняя его со спутником, оттеснила их к краю дороги. Шон с любопытством наблюдал за этими людьми.

Это были простые бюргеры – кто в домотканой одежде, а кто в костюмах, купленных в магазине. Они ехали строем, который при некотором воображении можно было назвать колонной по четыре. Но любопытство Шона возбудило не это, а количество этих людей. По дороге двигалось не меньше двух тысяч всадников, а пожалуй, и больше, самого разного возраста, от парней до седобородых мужиков. Грудь каждого украшал патронташ, набитый боеприпасами, а возле левого колена торчал из футляра приклад с поворотным затвором винтовки Маузера. К седлам были привязаны одеяла в скатку, у пояса брякали фляги и котелки. Сомнений не было: мимо него проехала воинская часть.

Стоящие на тротуаре женщины и несколько мужчин комментировали увиденное:

– Geluk hoor![47] Молодцы, метко отстрелялись.

– Spoedige terugkoms[48].

А солдаты смеялись и тоже кричали что-то в ответ. Шон наклонился к хорошенькой девушке, стоящей рядом с его лошадью. Она с улыбкой размахивала красным платочком, но Шон вдруг увидел, что на ресницах ее висят капельки слез, как роса на листьях травы.

– Куда они едут? – крикнул Шон, стараясь перекрыть рев толпы.

Она подняла к нему голову. Слезинка соскользнула с ее ресницы, скатилась по щеке и упала на блузку, оставив на ней влажное пятнышко.

– На поезд, конечно.

– На поезд? На какой поезд?

– Смотрите, вот и пушки поехали.

Шон в смятении поднял голову: мимо загрохотали по мостовой две пушки. Пушкари в голубой униформе, расшитой золотыми галунами, подтянутые и серьезные, сидели на лафетах, а лошади, с трудом преодолевая огромный вес орудий, тащили их, низко склонив голову. Вертелись большие, окованные стальными обручами колеса, на казенной части поблескивали бронзовые детали, контрастируя с мрачным серым цветом стволов.

– Боже мой! – выдохнул Шон.

Он снова наклонился к девушке, взял ее за плечо и, не в силах сдержать волнение, потряс:

– Куда они едут? Быстро говори, куда?

– Что это вы, минхеер?! – Она вздрогнула при его прикосновении и отпрянула к толпе.

– Прошу вас! Вы меня простите, но я должен знать!.. – крикнул ей Шон, но ее уже и след простыл.

С минуту Шон был неподвижен, словно оцепенел, потом мозг его снова заработал.

Ага, значит, это война. Но где и против кого?

Наверняка не против местных племен, ни одно их восстание не могло потребовать таких сил. Одни только пушки чего стоят, более современного оружия Шон и представить себе не мог.

Нет, эта война белых людей.

Против Оранжевой Республики? Такого быть не может, они же им как братья.

В таком случае против британцев? Эта мысль как громом поразила его. Однако… уже пять лет назад об этом ходили слухи. Такое случалось и раньше. Он помнил 1895 год и знаменитый рейд Джеймсона[49]. За годы, пока Шон был отрезан от цивилизации, могло случиться все что угодно. И вот теперь он случайно попал в самую гущу событий.

Он быстренько обдумал свое положение. Он британец. Родился в Натале, под государственным флагом Соединенного Королевства. Внешне он ничем не отличается от бюргера, говорит как бюргер, держится на лошади как бюргер, родился в Африке и никогда ее не покидал, но формально он такой же англичанин, как если бы был рожден под звон колоколов лондонской церкви Сент-Мэри-ле-Боу.

Предположим, это война между республикой и Британией. И предположим, буры схватят его. Что они с ним сделают?

Конфискуют фургоны и всю слоновую кость, это точно. Возможно, засадят в тюрьму. И не исключено, что расстреляют как шпиона!

– Черт возьми, надо поскорей убираться отсюда, – пробормотал Шон, обращаясь к самому себе. И повернулся к Мбежане. – Поехали. Обратно к фургонам, быстро!