Крах тирана - Шапи Казиев

Она смотрела на охваченный огнем Андалал, и душа ее не принимала того, что творилось вокруг. Битва продолжалась, и мужчины отдавали свои жизни ради своих семей. Погибали, оставляя вдов и сирот. Аминат понимала, что есть что-то более страшное, чем остаться без мужа и отца, – попасть в руки врага. И этот ужас был совсем недалеко – там, где горцы из последних сил пытались этот ужас остановить. Аминат не допускала и мысли, что горцы могут уступить, но ведь могло случиться так, что их просто не хватит на эти надировы полчища… И тогда… Нет, этого не может быть… Но ведь Фируза испытала все это на себе. Пусть судьба хранила ее, и Муса-Гаджи сумел вырвать ее из лап Надир-шаха, но тысячи таких же девушек, как Фируза, сделались невинными жертвами свирепых врагов. А сколько детей затоптали они копытами лошадей, сколько женщин и стариков погибли под молотильными досками? Или этот проклятый Надир – не человек? Разве люди могут совершать такое? Или у них камни вместо сердец? Или их не родили матери, любуясь на своих младенцев? Или их жены не плачут теперь, не зная, вернутся ли их мужья живыми? А их дети?.. Аминат не в силах была все это понять, она знала теперь лишь одно – ее любимый Чупалав погиб, и он не останется неотомщенным.

Аминат вновь и вновь пыталась поднять лежавший рядом кинжал Чупалава, но раненая рука не слушалась. Аминат взяла кинжал другой рукой и почувствовала, что не сможет так драться, зато сможет убить себя, если каджары одолеют горцев.

Фируза, наконец, вернулась. Она омыла рану Аминат и обернула ее платком.

– Мне уже легче, – сказала Аминат.

– Наша река превратилась в реку крови, – сказала Фируза. – Я еле нашла чистой воды.

– Река быстро очистится, – вздохнула Аминат. – А земля осквернена надолго.

Поблизости вдруг появился Дервиш-Али.

– Эти каджары еще здесь? – спросил он.

– Не ходи туда, – сказала ему Фируза. – Там очень страшно, там война.

– Вот и хорошо! – обрадовался Дервиш-Али. – Смотрите, что у меня есть!

Он достал из мешка настоящий лук и боевые стрелы.

– Где ты это взял? – удивилась Фируза.

– В ущелье нашел, под Хицибом, – сообщил Дервиш-Али. – Там всего полно. Теперь Надир-шаху не поздоровится!

– А лук настоящий? – будто не верила Фируза.

– А как же! – заверил Дервиш-Али. – Сама посмотри.

– Вот я и хочу проверить, – сказала Фируза, беря у него лук и стрелу.

– А ты стрелять умеешь? – не верил Дервиш-Али.

– Раньше умела, – сказала Фируза.

Она взошла на пригорок, но разглядеть Надира сквозь бурю сражения было невозможно. Тогда Фируза вернулась к реке, поднялась вдоль нее до холма, где росла березовая рощица, и начала осторожно пробираться между деревьями. Шум сражения все усиливался, и, наконец, Фируза увидела весь этот кровавый ужас: грохот оружия, скрежет доспехов, стоны раненых, толпы каджаров, редевшие от горских мечей. Потрясенная, Фируза будто оцепенела, видя, как много было еще врагов. И только заметив позади каджарских рядов свиту шаха и самого Надира, она вспомнила, зачем сюда пришла.

Лук был тугой, и тетива поддалась не сразу. Но Фируза вложила в нее всю свою ненависть, всю боль за родину, за убитую мать, за раненого отца, за погибших горцев, за сражающегося Мусу-Гаджи. Она натянула тетиву так, что та зазвенела и заскрипел лук. Фируза вышла из рощи, прицелилась и выпустила стрелу, провожая ее словами:

– Да пронзит она черное сердце Надира!

Стрела взмыла в небо, просвистела над гущей сражения и впилась в драгоценный щит Надир-шаха, которым он то и дело прикрывался.

Надир оглянулся в ту сторону, откуда прилетела стрела, и увидел Фирузу. Он узнал ее и отвел руку телохранителя, который уже прицелился в горянку из ружья.

– Это не женщина, – прошептал потрясенный Надир-шах. – Это мое проклятие.

Стрела воткнулась туда, куда Надир-шах собирался поместить великолепный рубин в честь своей главной победы – победы над горцами Дагестана. Надир попытался выдернуть стрелу, но лишь обломал ее древко, а наконечник так и остался в щите, пробив его и оцарапав руку Надир-шаха, которой он сжимал ремни своего щита. Он снова оглянулся на Фирузу, но она уже исчезла.

Надир-шах счел бы это видением, если бы не кровь, залившая раненую руку. Отирая кровь, он понял, что все кончено, пора уходить из Андалала.

Но гордость не позволяла Надиру бежать. Он еще надеялся на остатки своей гвардии, ждущей приказа шаха у его ставки на Турчидаге. Но и эти надежды оказались напрасными. Вскоре ему донесли, что остатки его гвардии атакуют повстанцы.

– Откуда они взялись? – недоумевал Надир.

– Это отряды лакцев, цудахарцев, акушинцев, кубачинцев, кайтагцев, лезгин, кумыков… – перечислял визирь.

– Отряды? – все более свирепел Надир-шах. – Разве я не привел их в покорность? Как они посмели?!

– И еще – джарцы, – добавил секретарь.

– Этого не может быть, не может быть! – повторял как заклинание Надир, не знавший, что ему теперь делать.

– Мой повелитель, – склонился перед ним визирь. – Не лучше ли отступить, пока есть возможность?

– Скорее твоя голова покинет плечи! – взревел Надир. – Моя армия непобедима! Я покажу презренным трусам, как нужно сражаться!

Он поднял над головой свою саблю, украшенную драгоценными камнями, и стегнул коня, чтобы самому броситься в бой во главе свиты. Но вдруг увидел несущуюся на него орду, в которую превратилось его бегущее вспять войско.

Взбешенный этим позорным бегством, шах принялся рубить своих воинов направо и налево, но остановить их уже было невозможно. Сарбазы бежали от преследовавших их горцев, бросая тяжелые доспехи и оружие. И если бы свита не вынудила Надира последовать их примеру, обезумевшая от страха толпа затоптала бы и самого шаха.

Многие каджары сдавались, умоляя о пощаде. Этих оставляли под присмотром женщин, а мужчины преследовали и расправлялись с остальными. Пленные, которым сохранили жизнь, рыдали от счастья, что этот ужас для них закончился.

Последнюю попытку изменить ход сражения Надир-шах предпринял у Мегеба, где скопились остатки его войска. Но горцы были неудержимы.

Муртазали и хунзахцы, сокрушив передовые ряды шахского войска, неостановимо пробивались дальше, стремясь настигнуть убегающего Надир-шаха. Муса-Гаджи с ополченцами ударил во фланг, приведя каджаров в смятение. А сверху, с перевала, уже неслись отряды повстанцев.

Видя, что он может быть окружен и уничтожен, Надир-шах взмолился о спасении.

«Владыка эпохи сошел с златоуздого коня на землю, – записал позже его секретарь. – Бросил в сторону шахскую корону и Надиров шлем, пролил алые слезы из полных крови глаз, положил на землю свое бесподобное лицо и стал, рыдая, говорить единому, всемогущему Богу: «О отверзающий врата желаний и указывающий средства счастья! О раздающий щедрые дары и не отказывающий ни одному просящему! Ради приверженных к пути твоему, нуждающихся в царстве твоем, бодрствующих ночью и молящихся утром, ради стонов больных твоих, ради слез плачущих сирот твоих и мучительной сердечной боли вдов твоих, ради главы пророков и посланников и лучшего из предавшихся воле твоей, ради Али Муртазы и послушания прочих имамов-руководителей даруй мне, доведенному до крайности, в этот миг и этот час радостную весть о победе в этой полной опасности пучине и спаси все войско из этого полного потрясений урагана!»».