Париж - Эдвард Резерфорд

– Добрый вечер, месье де Синь. Жаль, что вам пришлось идти под дождем. У вас для меня письмо от кардинала?

Несмотря на строгое испанское воспитание, королева обладала мягкой игривостью, которая делала общение с ней неизменно приятным. Она красавица, невольно подумалось Шарлю. Рыжеватые от природы волосы, большие карие глаза, полная грудь, идеальная кожа, изящные руки. Он представил себе, как восхитительно было бы оказаться с ней в постели, и должно быть, эта мысль отразилась на его лице, но он тут же опустил взгляд. Королева, если и заметила, виду не подала, да и вряд ли ее огорчило бы восхищение благородного человека.

– Мне поручено доставить его лично вам в руки, ваше величество.

– Тогда благодарю вас, месье. – Она снова одарила его улыбкой. – Спокойной ночи.

– Ваше величество. – Он склонился перед ней и стал пятиться к выходу.

В этот момент королева отворила дверь в спальню, и де Синь, выпрямляясь, увидел большую комнату с высоким потолком, освещенную несколькими свечами.

И еще он увидел мужчину.

Шарль немедленно отвернулся и покинул переднюю, делая вид, что ничего не заметил.

Это мог быть король Людовик. Вроде бы он уехал на охоту, но, разумеется, мог вернуться и прийти к жене. Да только Шарль в тот краткий миг хорошо разглядел освещенную свечами мужскую фигуру. Он мог бы поклясться, что знает этого человека.

Мазарини. Итальянец. Де Синь с каждой минутой все тверже верил, что это был не кто иной, как Мазарини.

Недавно он ездил в Италию и, как только вернулся, вновь был послан кардиналом с новым заданием. Шарль не знал, что Мазарини сейчас в Париже.

Через десять минут он вернулся в кабинет Ришелье:

– Ваше поручение исполнено, ваше преосвященство. Я говорил с королевой и лично передал ей письмо.

– Хорошо. Еще кого-нибудь видели?

Шарль практически не колебался. Что известно кардиналу? Какой ответ он хочет получить? Если есть сомнения, лучше молчать.

– Королева готовилась ко сну. Она вышла и приняла меня в передней. Отдав письмо, я удалился. Это все, что я могу сказать, ваше преосвященство. У меня сложилось впечатление, что ее величество собиралась спать.

– И вам пора на покой, де Синь. Идите домой к жене и сыну. Сколько уже Роланду?

– Ему семь, ваше преосвященство.

– Хорошо, что у вас мальчик. Мужчине нужно иметь сына. – Кардинал помолчал. – Будем надеяться, что король тоже получит наследника в самом скором времени. Это нужно всем нам.

Этот странный вечер Шарль вспомнил, когда девять месяцев спустя, ко всеобщей радости, объявили о том, что у короля Людовика XIII и его жены родился сын, которому дали имя отца – Людовик. Все говорили, что рождение ребенка явилось подарком Всевышнего, и, несомненно, так оно и было.

Так появился на свет Людовик XIV, крепкий и здоровый малыш. Ришелье вздохнул с облегчением.

А Шарль де Синь никому не сказал ни слова.

1665 год

Новый мост – удивительное место. Когда Генрих IV строил его, то хотел получить простой мост, не загроможденный строениями, во всю ширину реки, где бы остров Сите служил опорой пролетов. Король хотел, чтобы было красиво.

Но потом туда хлынули люди – из каждой аллеи, из каждой таверны, из каждого темного угла Парижа. И вместо тесного, узкого прохода, зажатого домами, как на других мостах, обнаружили широкий простор, вознесенный над водами Сены. Отличная площадка для развлечений!

Певцы, танцоры, музыканты, акробаты, жонглеры, торговки любовным зельем, карманники, проповедники – все собрались на Новом мосту. Любой, кто захочет пройтись по нему в солнечный день, обязательно найдет здесь что-нибудь интересное, что заставит его забыть о своих делах.

В числе достопримечательностей Нового моста был крупный мужчина, красивый, с гривой темных волос и красным шарфом. Он произносил импровизированные речи, которые мог в любой момент прервать, чтобы обругать кого-нибудь из зевак. Чем богаче и самодовольнее был прохожий, тем яростнее и язвительнее ругательства. Если делалось это остроумно, то его жертвы бросали ему монетку или две, дабы никто не заподозрил их еще и в недостатке галльского духа. Однако не все умели видеть в этом юмор и, бывало, набрасывались на остряка с кулаками. И это вызывало еще большее веселье среди зрителей, ведь он был не только велик, но и силен.

– Я родился огромным младенцем, – заявлял он. – Вот почему отец дал мне имя Эркюль, в честь древнего героя Геркулеса. Моя мать после тяжелых родов называла меня Стервецом. С тех пор так и повелось.

Его специальностью была логика. Он брал любое утверждение – предложенное зрителями, чем абсурднее, тем лучше – и потом безупречными логическими рассуждениями, прерываемыми лишь на то, чтобы обругать того, кто привлек его внимание, доказывал, что это нелепое утверждение истинно.

– Я современный Абеляр! – кричал он. – Но я превосхожу его в трех пунктах. Моя логика лучше. И у меня два яйца. – А потом обращался к ближайшей хорошенькой женщине, шла ли она пешком или сидела в богатой повозке: – Позвольте мне, мадам, подкрепить мое заявление доказательствами.

А если кто-то вызывал его недовольство, то пощады Эркюль не давал. Когда молодой аристократ прошел мимо, состроив презрительную мину, месть Эркюля Ле Сура была мгновенна, громогласна и в рифму:

Ах, этот богатей в наряде

За ум мой не заплатит мне.

Отлично выбрал он одежду,

Сидит прекрасно на дерьме!

А когда молодой человек потянулся к мечу, то прозвучало следующее:

– Смотрите, он взялся за свой меч! Днем он носит его на боку, а по ночам – между ног. Ну конечно, надо же ему куда-то руки девать.

Когда Эркюль не выступал на Новом мосту, то зарабатывал себе на жизнь сапожным ремеслом в собственной мастерской. Но только когда хотелось. Каждый погожий денек он выходил на мост, и остроумие приносило ему ничуть не меньше денег, чем шитье сапог.

Однажды какой-то богатый щеголь отказался воспринимать шутки Эркюля с юмором, достал оружие и ранил остряка в руку. Ле Сур мог бы добиться его ареста, но не стал ничего предпринимать.

– Я никогда не обращаюсь к закону, – объяснил он свое поведение зрителям. – Я философ.

Шесть месяцев спустя тот богатый щеголь исчез.

Но сегодня, в теплый летний день 1665 года, философ Ле Сур не мог справиться со смущением.

Уже в четвертый раз на мосту недалеко от Эркюля останавливается один и тот же крытый экипаж.

Карета была богатой и, очевидно, принадлежала человеку с деньгами, однако на ней не было герба, который указывал бы на личность владельца. При ней был только кучер, без выездных лакеев. Как и первые три раза, она остановилась в некотором отдалении, но достаточно близко, чтобы пассажир мог слышать его речи через приоткрытую дверцу. Щель была узкой и к тому же заслонялась занавеской, но у Ле Сура было ощущение, что за ним еще и наблюдают.