Дневники Клеопатры. Восхождение царицы - Маргарет Джордж

— Думаю, да, — сказала Кальпурния. — Они вышли вместе, потом Цезарь сел в свои носилки. Я смотрела им вслед и видела, как кто-то бросил Цезарю свиток. Но просители всегда так поступают.

— Носилки… он отправился в церемониальных носилках? Где они?

— Я не знаю.

— Они остались в театре, — ответил за нее один из слуг.

— Принеси их, — приказала ему я. — Принеси сюда, чтобы вещи Цезаря не достались черни.

Может быть, свиток по-прежнему находится там.

Снаружи доносился шум толпы.

— И по дороге присмотритесь к народу — кто громче всех шумит и к чему склоняет людей. Кстати, куда направились убийцы?

Кальпурния вскочила на ноги.

— Боюсь, они нагрянут сюда, чтобы разорить наш дом. Защитить его некому, Цезарь распустил охрану.

Я сразу вспомнила о Лепиде, втором по рангу военачальнике. В его распоряжении имелся расквартированный в городе легион. А какие еще вооруженные формирования есть в Риме? Гладиаторы, подчиненные Дециму. Гладиаторы! Как говорил тот паренек? «Нагрянувшие невесть откуда гладиаторы растаскивают все подряд». И снова у меня возникло неприятное ощущение. Гладиаторы Децима — с чего бы им там быть?..

Децим привел их в Рим. Децим же доставил Цезаря в сенат против его желания. Децим был одним из наиболее доверенных друзей Цезаря.

Это заговор, огромного масштаба заговор. Не выходка озверевших от ненависти Брута и Кассия, а тщательно подготовленное, продуманное, спланированное убийство.

Цезарь жил в окружении врагов, тайных и явных. Если столь близкий ему Децим оказался изменником, наверняка есть и другие, на кого никто бы не подумал. А как насчет Антония? Не был ли он одним из них? И Лепид? Неужели по-настоящему верны Цезарю только мы — я и Кальпурния?

Он ел с ними, смеялся с ними, планировал с ними парфянскую кампанию, гулял с ними по Форуму. Они улыбались, льстили, предлагали ему почести и отличия (я вспомнила, как подобострастные магистраты встречались с ним у храма) и все это время вынашивали план убийства! Как, должно быть, злорадствовали они на своих тайных конклавах, насмехаясь над ним.

Паренек вернулся с носилками Цезаря. Там лежало много свитков, так и оставшихся непрочитанными. Большинство из них действительно содержали прошения, но в одном подробно описывался весь заговор, и автор просил Цезаря поберечься. Там сообщалось, что число заговорщиков достигает семидесяти человек.

— Семьдесят!

Как же им удалось сохранить заговор в тайне?

Правда, они и не хранили его в тайне. Цезарь получил предупреждение, но слишком поздно.

Там говорилось также, что Кассий хотел бы убить Антония, но Брут возражал против этого: дескать, если жертвоприношение Цезаря коснется кого-то еще, оно превратится в обычное убийство. Поэтому Требонию поручили задержать Антония снаружи.

Узнав, что Антоний не предавал Цезаря, я почувствовала огромное облегчение. Но где же он сейчас? Куда он бежал?

Шум снаружи усилился. Я велела принести лестницу, чтобы выглянуть в верхние окна, не открывая дверь. Дом Цезаря стоял в центре Форума, и в тот момент было непонятно, хорошо это для нас или плохо.

Огромная беспорядочная толпа собралась посреди площади. Я увидела отдельную тесную группу людей, что шли из Капитолия, подняв руки вверх, и кричали:

— Цицерон! Цицерон!

Но никого похожего на Цицерона я не разглядела. Я увидела, как Долабелла — неистовый, переменчивый Долабелла, слывший мастером подстрекательства — забрался на пьедестал, чтобы обратиться к толпе. Потом его сменил Брут, за ним — Кассий. Я не слышала, что они говорили, но по реакции толпы поняла, что их призывы не встретили одобрения. Заговорщики повернулись и направились обратно к Капитолию.

Неожиданно наступили сумерки. Впрочем, неожиданно только для меня, потерявшей представление о времени, а солнце продолжало свой путь как всегда, ничуть не смутившись страшным злодеянием.

Оно должно было остановиться. Оно должно было испепелить злодеев своими лучами. Оно должно было сделать что угодно, но не равнодушно проплывать по небу, как в самый обычный день!

Раздался громкий стук в дверь. Слуги сняли засовы, и вбежал Антоний. Он растерянно огляделся по сторонам и сбросил капюшон и плащ раба — свою маскировку.

— Цезарь! Цезарь! Мой господин, мой командир!

Антоний подбежал к носилкам, пал на колени, сорвал покрывало с тела Цезаря и, судорожно сжав кулаки, испустил протяжный скорбный вой. Потом он закрыл лицо ладонями и зарыдал.

Мы с Кальпурнией молча отступили. Прошло много времени, прежде чем его плечи перестали трястись; он вытер слезы, повернулся и увидел нас.

— Хвала богам, что ты здесь, — сказала Кальпурния.

Антоний медленно поднялся.

— Хвала богам, что мы целы, — ответил он. — И что Цезарь здесь, с нами. Теперь они не смогут осквернить его тело, пока не убьют нас всех.

— Скорее всего, они хотят это сделать, — сказала я. — Что их остановит, если они уже убили того, кого сами же объявили неприкосновенным и поклялись защищать?

— Сейчас их сдерживает только нелепое убеждение в том, что они не обычные убийцы, ибо совершили злодеяние из высоких побуждений. Они считают это делом чести.

— Делом чести? — изумилась Кальпурния.

— Они считают, что убить Цезаря — дело чести, но расправиться при этом и с нами, по их мнению, бесчестно.

— Ну что ж, их честь будет стоить им жизни! — заявила я.

Горе и ярость боролись в моем сердце, и в тот миг верх взяла ярость. Антоний развернулся и уставился на меня.

— Когда? — спросил он.

— Когда у нас хватит силы противостоять им, — ответила я.

— Боги позаботятся о времени и месте, — сказала Кальпурния.

— Нет. Цезарь и я! — поклялась я, глядя на убитого.

Я знала, что его дух, как и мой, не найдет покоя, пока убийцы живы.

— Сначала нужно утихомирить Рим, — заметил Антоний. — Нельзя допустить, чтобы город, о котором Цезарь так заботился, для которого столько сделал, разрушили в бессмысленных погромах. Когда эта опасность минует, мы начнем преследовать убийц. Но всему свое время.

— У нас есть целая жизнь, — сказала я.

— Я единственный консул, — продолжал Антоний. — Теперь я глава правительства, старший магистрат. Я должен, насколько возможно, взять управление в свои руки. Мы обезоружим заговорщиков и буквально, и иносказательно. Завтра я созову заседание сената.

— Словно все идет как обычно! — воскликнула я.

— Мы должны сделать вид, будто так и думаем, — сказал он. — Наша задача — не спугнуть их раньше времени, а вырвать из их рук контроль над ситуацией.