Дневники Клеопатры. Восхождение царицы - Маргарет Джордж

Антоний повернулся к Кальпурнии.

— Завещание Цезаря — где оно?

— У весталок.

— А бумаги Цезаря, его деньги?

— Все здесь. Там! — Кальпурния указала в сторону комнаты, выходившей в атриум.

— Их нужно перенести в мой дом, — решил Антоний. — Сегодня ночью, под покровом темноты. Они не должны попасть в руки заговорщиков. Если бумаги окажутся у меня, моя сила увеличится. — Он повернулся ко мне. — А ты возвращайся на виллу. Оставайся там, пока я не пришлю тебе весточку, что опасность миновала.

— А у нас есть солдаты? — спросила я.

В моем личном распоряжении имелась египетская стража — сегодня ночью ей предстояло оберегать Цезариона.

— Лепид с нами, — кратко ответил Антоний.

Лепид. Значит, этот вопрос решен.

— Сегодня ночью он выведет свой легион на Марсово поле, чтобы на рассвете быть готовым переместиться на Форум и занять его. Мы захватим и государственную казну, чтобы заговорщики не могли получить деньги в свое распоряжение. — Он положил руку мне на плечо. — А сейчас возвращайся на виллу. Возвращайся и молись о том, чтобы в ближайшие два дня все у нас прошло, как задумано. Если за это время не случится чего-то из ряда вон выходящего, мы станем хозяевами положения.

Я бросила взгляд на носилки, тихо стоявшие у пруда. Тело под простыней застыло, рука так и лежала, простертая в сторону. Я подошла, взяла эту руку и поцеловала.

— Прощай, прощай, — прошептала я.

Это было его прощание: так он сказал, когда уезжал в Испанию.

Мне не хотелось покидать его, но и оставаться у смертного ложа я больше не могла.

Всю ночь я простояла, глядя в окно. Как могла я уснуть? Цезарь мертв, и мир разрушен. Никогда, ни на миг не изгладится из моей памяти страшное видение — его недвижное тело. Этот призрак будет вечно стоять перед моим внутренним взором, и лишь сквозь него дано мне прозревать мир видимый и невидимый. Я стояла у окна, опираясь дрожащими локтями о подоконник, когда на черное небо высыпала россыпь звезд. Поутру они медленно гасли, а я пребывала в той же позе.

Что будет со мной? С Цезарионом? С Римом? С Египтом? Мне всего двадцать пять. Что сулят мне следующие сорок лет без него? Вселенная опустела; он, затмевавший небеса, ушел.

В самое темное время ночи, когда шум на Форуме начал затихать, я наконец разрыдалась. Я плакала тихо, потому что не хотела беспокоить Цезариона — бедный ребенок не сознавал, чего он только что лишился. Поскольку я не могла толком выплакаться, моя печаль осталась внутри. Слезы не помогли, горло саднило, будто оно распухло от усилия сдержать рыдания, грудь горела огнем, терзаясь невероятной болью. Мой плач был безмолвным содроганием, разрывавшим меня. Он давал не облегчение, а новые муки.

Цезарь умер, умер, умер… как я вынесу это? Неожиданная смерть во второй раз вырвала у меня самого дорогого и любящего защитника.

Следующий день принес с собой тупое ощущение пережитого стихийного бедствия. Я могла лишь ждать и готовиться к отъезду. Опустошенная подавляемыми рыданиями, я ходила как во сне или как под водой, будто любое неожиданное движение сулило еще большую боль. Среди особо ценных вещей я уложила в водонепроницаемые короба всю мою корреспонденцию в хронологическом порядке, чтобы передать ее на хранение в архивы Александрии. Обычно столь скучное занятие, как упаковка документов, отнимает время и утомляет, но на сей раз я не заметила, как с ним справилась. А впоследствии очень удивилась, распаковав эти бумаги, ибо ничего о них не помнила.

Антоний, как и обещал, прислал ко мне гонцов с рассказом о последних событиях. Брут на Капитолии снова попытался заручиться общественной поддержкой и снова потерпел неудачу. После первоначального замешательства и растерянности в настроении народа наметился перелом, причем не в пользу заговорщиков. Так, претора Цинну, ставшего поносить покойного Цезаря, прогнали с трибуны в ближайший дом, который пытались поджечь, чему воспрепятствовали солдаты Лепида.

Настала еще одна ночь, и я тоже провела ее без сна. Сколько бессонных ночей может выдержать человек? Опять зажглись звезды, а с рассветом угасли, оставив меня измученной и истощенной, за пределами смертельной усталости. С сумерек до рассвета я пребывала наедине со своим несчастьем, не ведая утешения и покоя, — вторая ночь оказалась еще хуже первой. С каждым прошедшим часом моя боль и горе не смягчались, а становились острее.

Пришли новые известия. Сенат провел заседание по поводу случившегося, где были высказаны самые разные мнения. Радикально настроенные сенаторы предлагали наградить заговорщиков и воздать им публичные почести. Вот, оказывается, чего стоят «почести» сената! Умеренные заявили, что следует ограничиться общей амнистией, а Цицерон предложил официальный «акт забвения».

Акт забвения — им хотелось забыть о своем преступлении!

Кто-то еще сказал, что Цезаря следует официально объявить тираном, а все его указы провозгласить незаконными, но Антоний в ответ напомнил, что в таком случае всем, кого Цезарь назначил на государственные должности, придется подать в отставку. Если Цезарь — тиран, то Брут с Кассием уже не преторы, Тиллий Цимбр — не префект Вифинии, а Децим — не наместник Цизальпинской Галлии.

При таком повороте дела собственные гладиаторы порвут Децима в клочья.

Заговорщики попытались помешать обнародованию завещания Цезаря, но отца Кальпурнии им запугать не удалось. Он велел весталкам распечатать документ и объявил, что содержание бумаги публично огласит Антоний с крыльца своего дома. Провалилась и попытка сорвать государственные похороны Цезаря: Антоний указал, что по закону почетные похороны полагаются любому консулу, умершему во время пребывания в должности, о роде же смерти закон умалчивает. Поскольку Цезарь был одним из двух консулов, спорить тут не о чем.

«Весь мир должен воздать ему должное. И пусть эти похороны станут демонстрацией презрения и ненависти к его убийцам», — думала я.

Снова стемнело. На сей раз я чувствовала, что смогу уснуть. Однако в полночь, когда я уже собралась лечь, ко мне прибыл курьер со сбивчивой запиской от Антония.

Завещание — я прочел его друзьям Цезаря и семье. Оно не такое, как я ожидал. Он назвал своим главным наследником Октавиана и предлагает всем относиться к нему как к его сыну, самого же Октавиана просит официально принять имя Гай Юлий Цезарь! Децима Цезарь назначил наследником второй очереди, на тот случай, если другие его внучатые племянники умрут слишком рано. Это делает вероломство Децима еще более гнусным.

Сады вокруг виллы — твоей виллы — он завещал народу Рима, а заодно и по три золотые монеты на каждого гражданина. Воистину щедрый дар. И когда народ узнает об этом, я не поручусь за безопасность любого из заговорщиков — или «освободителей», как они себя называют.

Сегодня вечером я был вынужден принимать Кассия у себя дома, в обмен на моего собственного сына, ставшего заложником заговорщиков! Еда казалась мне ядом. Я спросил Кассия, есть ли у него кинжал, и он ответил: «Да, и большой, на тот случай, если и ты захочешь играть в тирана!»