Эликсиры Эллисона. От любви и страха - Харлан Эллисон

О, это была очаровательная девушка. Пышущая здоровьем блондинка, красавица – пока она не распахнула халатик и не превратилась в такую же шлюху, как и те, с которыми он был вынужден работать вУайтчепел…

Сибаритка, любительница удовольствий, Джульетта, как она представилась до того, как он вонзил в нее нож с огромным лезвием. Нож он нашел под подушкой, на кровати, к которой она его подвела – а он сгорал от стыда, но не сопротивлялся, лишь прижимал к себе свой черный саквояж, дрожа как ребенок, он, кто передвигался сквозь Лондонскую ночь словно жидкое масло, шел туда, куда хотел, беспрепятственно достигая цели восемь раз, и теперь его вела к греху еще одна, такая же проститутка, как и все остальные, пользуясь тем, что он все пытался понять, что же с ним произошло, где он и почему – и он ударил ее ножом.

Это было всего лишь несколько минут назад, хотя он поработал над ней от души.

Нож был необычным. Лезвие – две тонких полоски металла, между которыми что-то пульсировало. Искры, вроде тех, что видишь на генераторе Ван де Граафа. Но это же нелепо! Не было никаких проводов, ни шины заземления – ничего, что могло бы произвести самый простой электрический разряд. Он бросил нож в саквояж, и теперь он лежал рядом со скальпелями, катушкой кетгута, бутылками в кожаных футлярах и зародышем в банке. Утробный плод Мэри Джейн Келли.

Он работал тщательно, но без спешки, и разделал ее почти так же, как иКейт Эддоуз: горло рассечено от уха до уха, торс распорот сверху вниз, от ложбинки между грудями до вагины, внутренности вынуты и заброшены на ее правое плечо, часть кишечника отсечена и помещена между ее левой рукой и телом. Он пронзил ее печень ножом и вертикальным разрезом отделил левую долю. Его удивило то, что на печени не было никаких следов цирроза, столь обычных у проституток Спиталфилдс, которые беспрерывно пили, чтобы забыть о своей безотрадной жизни, по которой они плыли, словно гротескные куклы. Вообще говоря, эта была совершенно непохожа на прочих, несмотря на свою разнузданность в сексуальных играх.

Да еще этот нож под подушкой… Он перерезал полую вену, шедшую к сердцу. И принялся работать над лицом.

Он раздумывал о том, чтобы вырезать левую почку, как он сделал сКейт Эддоуз. Он улыбнулся, представляя, какую физиономию скорчил мистер Джордж Ласк, председатель комитета бдительности вУайтчепел, получив по почте его посылку.

В картонной коробке были почка мисс Эддоуз и письмо, написанное с вызывающим количеством ошибок: «Ис глубин ада, мистер Ласк, сэр, я шлю вам половину почка, я сахранил ее для вас, другую часть я пожарел и съел; было очинь вкусно. Если немношко подождете, то можит, я прешлю вам акрававленый нож, которым я почке вырезал. Паймайте меня, если сможите, мистер Ласк».

Он хотел подписать письмо «Искренне Ваш, Джек-потрошитель», или «Скачущий Джек», а может, «Кожаный Фартук», но чувство стиля остановило его. Зайти слишком далеко означало бы свести на нет цель его работы. Возможно, даже намек, сделанный мистеру Ласку насчет того, что он якобы съел почку, уже был излишним. Отвратительно. Да, но он эту почку нюхал…

И вот блондинка, эта Джульетта с ножом под подушкой.

Она была девятой. Он прислонился к гладкой стальной стене – без швов, без разрывов – и протер глаза. Когда он сможет остановиться? Когда они наконец осознают, когда поймут его послание – ясное и четкое, написанное кровью – и только ослепленность собственной похотью мешала им это понять! Что ж, ему нужно массово уничтожать бесчисленные армии Спиталфилдских проституток, чтобы они наконец поняли? Что же, ему придется брести, утопая в черной крови, прежде чем они догадаются, о чем он им говорит, и будут вынуждены начать реформы? Но, оторвав окровавленные ладони от век, он осознал то, что чувствовал с самого начала: он был не вУайтчепел. Нигде не было никакого Миллерз Корт. Может быть, это вообще был не Лондон. Но как такое возможно? Или Господь прибрал его? Может, он умер в промежутке между уроком анатомии на теле Мэри Джейн Келли (эта тварь его еще и поцеловала!) и выпусканием кишок этой Джульетты в ее спальне? Может быть, Небеса наконец призвали его, чтобы вознаградить за труды? Преподобный мистер Барнетт был бы счастлив, узнав об этом.

Но он был бы рад узнать обо всем. Однако «Кожаный Фартук» не собирался ничего рассказывать. Пусть грядут реформы, те, о каких мечтали преподобный и его жена, и пусть они думают, что двигателем перемен были их буклеты и листовки, а не скальпели Джека.

А если он мертв, значит ли это, что его работа завершена? Он улыбнулся. Если Небеса приняли его к себе, значит, работа окончена. Успешно. Но если это и впрямь так, то кто же эта Джульетта, располосованная и остывающая в спальне с тысячью зеркал? И вэто мгновение он ощутил страх.

Что если даже сам Господь неверно понял, что сделал Джек? И добрые лондонцы королевы Виктории не поняли? Как не понял и сэр Чарльз Уоррен?

Что если Бог судил поверхностно, игнорируя реальные причины? Нет, нет! Это абсурд! Если кто и мог бы понять, то лишь Он, добрый Господь, пославший ему весть и приказавший исправить ситуацию.

Бог любит его, как и он любит Бога – иБог, конечно, понял бы.

Но он чувствовал страх, сейчас, в эту самую минуту.

Потому что… Кем же была девушка, которую он только что выпотрошил?

–Джульетта была моей внучкой,– раздался голос за его спиной.

Он не мог повернуть голову, хотя бы на пару дюймов, чтобы увидеть, кто это. Саквояж был под рукой. Он стоял на гладкой и блестящей поверхности улицы. Он не успеет выхватить нож. Наконец-то им удалось поймать Джека. Он невольно задрожал.

–Не нужно бояться,– произнес голос. Теплый, даже дружелюбный голос. Пожилого человека. Джек трясся словно в приступе малярии.

Все же он повернулся, чтобы видеть. Симпатичный старик с мягкой улыбкой на лице.

Он заговорил снова, но губы его не шевелились.

–Никто не причинит тебе зла. Здравствуй.

Человек из 1888-го года медленно опустился на колени.

–Прости меня, оБоже, я не знал…

Смех старика звучал в голове стоявшего на коленях человека. Этот смех поднимался как солнечный луч, двигавшийся по переулку Уайтчепела, освещая серые кирпичи покрытых сажей стен. Он поднимался и освещал мозг визитера из прошлого.

–Я не Бог. О, это была бы славная идея, но нет, я не Бог. А ты хотел бы встретиться сБогом? Думаю, мы сможем сыскать скульптора, который вылепит его статую для тебя. Это действительно так важно? Нет, я вижу, что нет. Странный у тебя ум. Ты и не веришь, и не сомневаешься. Как тебе удается следовать обеим этим концепциям одновременно? Может, тебе стоит подправить нейронные сети мозга? Нет. Я вижу – ты боишься. Так что, покамест, оставим… Сделаем это в другой раз.

Он схватил стоявшего на коленях человека за плечи и поднял его на ноги.

–Ты весь в крови. Тебе следовало бы почиститься. Здесь неподалеку купальня. Кстати говоря, меня поразило то, как ты управился сДжульеттой. Ты, знаешь ли, первый. Хотя откуда тебе знать? В любом случае, ты первый, кто заплатил ей ее же монетой. Тебе понравилось бы, как она обработала Каспара Хаузера. Выдавила ему часть мозга и отправила Каспара обратно, доживать остаток его юной жизни, а потом – вот ведь мерзавка!– вынудила меня доставить его сюда и убила ножом. Думаю, тем самым, который ты забрал. И снова отправила его вXIXвек. Изумительная тайна! По всем канонам неразрешенных феноменов. Но она была гораздо небрежнее тебя. В ее развлечениях хватало яркости, но было слишком мало настоящего артистизма. За исключением судьи Крейтера…– Он сделал паузу и рассмеялся.– Вот, я уже старик, а несу всякую чушь, как чумная крыса… Нам нужно привести тебя в порядок, а потом провести небольшую экскурсию, да, да. И после того мы сможем поговорить. Я просто хочу, чтобы ты знал: яочень доволен тем, как ты с ней расправился. Но все же мне будет не хватать этой маленькой мерзавки. Трахалась она просто волшебно.– Старик взял в руку саквояж и, поддерживая перепачканного кровью мужчину, повел его по чистой и мерцающей улице.