Клептоманка. Надкусанное яблочко - Станислава Бер

волосы назад зачесаны. А утром, часов в семь, заспанный, утюг вернул. "Грацияс" сказал. Спасибо, что ли? По-иностранному я не понимаю.

– Ну, типа того, по-иностранному.

– Как его не запомнить? У нас такие вежливые мужчины редко останавливаются.

Берёзкин всё записал, Архипову передал слово в слово.

М-да, алиби железное, даже железобетонное.

* * *

Регина обречённо открыла глаза. По свежему сырому ветру и запаху она уже поняла, что стоит на монастырской стене. В пижаме и полосатых гольфах. Опять. Уже знакомая монахиня в чёрном клобуке стояла рядом, высоко задрав голову, синие глаза-льдинки смотрели в небо. Чёрный ворон, и совсем это не Гриша, кружил в предрассветном тумане, широко раскинув крылья.

– Уходи! – повернулась к ней монахиня.

– Что? – переспросила девушка.

Ворон начал резко пикировать. И прямо на неё, на Регину Ростоцкую. Девушка оцепенела и не могла сдвинуться с места.

– Что с тобой? Регина, проснись! Всё хорошо. Я здесь.

Регина открыла глаза и закрыла рот. Она кричала во сне. Встревоженное лицо Руслана находилось прямо перед ней.

– Просто страшный сон приснился, – успокоила она жениха.

– Ты мне это дело давай прекращай. Завязывай с плохими снами, – отчитал её Архипов и поцеловал в нос. – И вообще, по-моему, пора вставать, завтракать, разговоры разговаривать.

– Ой! Я проспала что ли?

– Так точно.

– Ладно. Сейчас по-быстрому что-нибудь приготовлю.

По-быстрому получились бутерброды с колбасой и сыром, чай и варенье. Неприхотливый Архипов нахваливал и эту импровизированную стряпню.

– Забыл вчера сказать. Мама завтра прилетает, – сказал Руслан с набитым ртом.

– И где? Вернее, куда? – насторожилась будущая невестка.

– У подруги остановится. Но вечером придёт к нам. Знакомиться.

Регина подавилась. Долго кашляла. Архипов подошёл, заботливо похлопал по спине.

– Предупреждать же надо, – сказала Ростоцкая.

– Ну, вот. Я предупреждаю.

– Боже, что я буду готовить?! Дом не убран. Работы непочатый край.

– Ты – трусиха. Признайся, – догадался мужчина. – Боишься встречи и знакомства?

– Я и не скрываю этого, – сказала девушка. Упрямая складка образовалась между бровей.

Регина и, правда, боялась этой встречи. Свою мать она уже почти не помнила. Да и в детстве не слишком много времени они проводили вместе. Родители-археологи всё время разъезжали по экспедициям. Как себя вести с матерью жениха, она понятия не имела, и от этого нервничала ещё больше.

– Не волнуйся. Она тебя полюбит, вот увидишь. Потому что я тебя люблю, – сказал Руслан, наклонился и поцеловал.

На работу она пришла со счастливой улыбкой. Любит! Любит! Любит! Она была готова слышать это каждый день и каждый час. Регина давно перестала верить, что кто-нибудь её полюбит. По-настоящему. Искренне. Кто-нибудь сможет увидеть её изуродованное огнём тело и не отвернуться в ужасе. А этот кто-нибудь жил рядом и тоже страдал. От недопонимания, от капризной жены. Её бывший одноклассник Руслан, вот кто.

Зинаида Ивановна заметила счастливую улыбку коллеги, но, слава Богу, никак не прокомментировала. А в обед Регина схватила сумку и направилась в редакцию городской газеты.

Пресса переживала трудные времена. "Бумагу" вообще перестали покупать. Только пенсионеры комсомольской закалки требовали свежих новостей, напечатанных типографским способом. Подрастающее поколение полностью окунулось в интернет. "Старградские вести" сосредоточились на виртуальном пространстве, но не забывали о взрослых товарищах, наиболее активных читателях прессы.

Главный редактор Никаноров оглаживал лысый затылок, раздумывая над тем, как составить следующий выпуск газеты, чтобы и старшим угодить, и молодежь привлечь. И нашим, и вашим, так сказать. Задачка ещё та. В дверь вежливо постучали, и на пороге возникла симпатичная брюнетка. Мужчина инстинктивно втянул живот.

– Регина Ростоцкая. Следственный комитет, – представилась красавица, распахнув перед ним красную корочку.

– Очень, очень приятно, – сказал Никаноров, вышел из-за стола, не глядя в документ, расшаркался, поцеловал даме руку, указал на стул посетителя и сам сел рядом.

Главред масляно улыбался, не сводя с неё глаз. Регина смутилась, но быстро взяла себя в руки.

– Меня интересует Кирилл Хабаров.

– Вот как, – разочаровано сказал Никаноров и отодвинулся от девушки. – Вам нужен наш мачо.

– Почему мачо? Он что, бабник? – спросила Регина, округлив глаза.

– Да нет. Просто любит всякие испанские словечки вставлять в речь. И эта его красная гербера. Сплошной выпендрёж, в общем. Ну, что Хабаров. Штатный фотограф. Профессионал, так сказать. А почему Вы спрашиваете? Он что-то натворил?

– Простая проверка. Он давно работает в газете?

– Лет десять точно, – сказал Никаноров, подумав. – Да, точно.

– А как человек, какой он?

– Хороший семьянин. Двенадцать лет брака – это вам не фунт изюма. Тем более женщину взял с прицепом, так сказать. Дочка у неё от первого брака.

Никаноров встал и вернулся за рабочий стол.

– Хабаров – чуткий, отзывчивый, всегда готов к командировкам, так сказать.

– Кстати, а зачем Вы его отправляли в областной центр?

– Как зачем?! Вы что про праздник не слышали? – спросил главред, всплеснув руками. Ну, дела. – Яблочный спас, дорогуша. Фестиваль. Это же новость! Тем более и наши, старградские яблочки там участвовали. Наша гордость, так сказать.

– И фотографии уже есть?

– Конечно! Я же говорю, Хабаров – профи на сто пятьдесят процентов. Вы только взгляните, какие фото, какие краски. Умница, а не парень.

Регина подошла к монитору и удивилась. Никаноров не обманул. Фестиваль "Яблочный спас" буйствовал в цвете и эмоциях. Яблоки, зелёные, жёлтые, красные, всех размеров и форм, главенствовали на празднике. Фотографу удалось поймать в объектив фрукты и людей – движение, ракурс, позу, выстроить композицию таким образом, что казалось, ты сам лично присутствовал на этом яблочном безумии. Профи.

Коллектив газеты хоть был и небольшой, но подвижный и громкоголосый. Кирилл Хабаров сидел в большой комнате, где переговаривались, стояли, ходили, обсуждали статьи, корректуру, гранки, ещё человек десять. Проходной двор.

– А вот и он, наш печальный герой, – подвёл Никаноров посетительницу к мужчине в чёрной рубашке и чёрных отглаженных брюках. – Кирилл, мои соболезнования. Наслышан о твоём горе. Крепись, мой друг, крепись.

Главред пожал фотографу руку, похлопал по плечу, Регине поцеловал на прощание кончики пальцев, слегка поклонился и с фразой "Карпов, негодяй, сколько можно ждать материал о старградских купцах?" удалился из комнаты.

На рабочем столе Ростоцкая заметила фотографию в деревянной рамке, на ней Илона и маленькая девочка на плечах Кирилла выглядели счастливыми.

– Где мы можем поговорить спокойно? – спросила она.

– А что Вы хотели? Со мной вчера уже разговаривали Ваши коллеги, – набычился Хабаров, что ему совершенно не подходило.

Впечатление он производил человека, лёгкого в общении. Кириллу было за сорок, но выглядел он максимум на тридцать пять – эдакий взрослый мальчик. Подтянутый, ухоженный, с претензией на элегантность и вечную молодость. Длинные тёмные волосы, аккуратно зачесанные назад, взгляд