Междуглушь - Нил Шустерман

— Хватай его! Шевелись!

Потрошитель попытался захлопнуть дверь, но пальцы Ника помешали. Джонни-О ухватился за край люка и рванул изо всех сил. Люк распахнулся, и оба парня ввалились внутрь, сбив с ног Потрошителя — тот непрерывно сыпал многоэтажными ругательствами.

Палуба челнока была крохотной и очень загромождённой. Всё это здорово сбивало с толку, поскольку находилось в вертикальном положении: взлётные кресла, например, крепились к стене, а не к полу. Обзорный иллюминатор с тонированным стеклом располагался прямо над головой, и оттуда лился приглушённый свет.

— Убирайтесь! — визжал Потрошитель. — Это моё место! МОЁ!

Он кинулся было на визитёров в драку, но увидев чудовищных размеров кулаки Джонни-О, вытаращил глаза и быстренько уполз за кресло. Однако в таком ограниченном пространстве удирать было особенно некуда.

— Мы не хотим причинить тебе вред! — заверил его Ник.

— Это ты не хочешь! А я хочу! — завопил Джонни-О, пытаясь дотянуться до Потрошителя, но на пути его кулаков стояло кресло, а тот, кому предназначались эти кулаки, всё время уворачивался.

Пока Джонни-О и Потрошитель играли в кошки-мышки, Ник воспользовался моментом, чтобы оценить ситуацию.

Потрошителю на вид было лет тринадцать. Он носил серую форму армии конфедератов, включая и нелепую шапчонку. По всей палубе было раскидано самое разнообразное оружие, до которого Потрошитель всё время пытался дотянуться, но Джонни-О успевал отбросить его ногой подальше. Оружие не относилось ко временам Гражданской войны, оно всё сплошь было последних марок: современные автоматические винтовки, пистолеты, даже пулемёт, а уж о бесчисленных патронах и магазинах и говорить не стоило. Этот парень, возможно, и умер во время Гражданской войны, но арсенальчик у него — самый что ни на есть модерновый.

— Оставьте меня в покое, — орал конфедерат, — или я вам руки поотрываю!

— Только попробуй! — взревел Джонни-О, наконец добравшись до своего противника. Потрошитель попытался высвободиться из объятий Джонни-О, но руки у того были мускулистые и сильные. Тогда конфедерат сделал такое, чему бы Ник никогда не поверил, если бы не увидел собственными глазами. Потрошитель проник рукой сквозь физиономию Джонни-О и… вырвал из его головы мозг.

Джонни-О застыл в шоке. Ник ошалело глазел на это зрелище.

Мозг.

Вот он, в руках у Потрошителя.

Исайя, выходит, был прав.

Мозг Джонни-О выглядел, однако, не как настоящий мозг, а как его пластиковая модель: на нём печатными буквами было написано, за что отвечает та или иная часть извилин — наверно, такую модель Джонни-О видел в школе или ещё где. Это была память о мозге, и Потрошитель держал её в руке, словно гигантский грецкий орех.

— А-а-а-а-а-а-а! — взвыл Джонни-О в таком ужасе, какой может охватить тебя исключительно в том случае, если ты видишь пред собой собственные мозги. — Отдай сейчас же! Отдай!

Хотя «операция» не причинила парню никакой боли, но что-то во всём этом было фундаментально, ошеломительно не укладывающееся в голове. Дело не столько в том, чтобы наблюдать со стороны собственный мозг, сколько в том, что само твоё сознание теперь действительно «не укладывалось у тебя в голове», но при этом между ним и твоим телом продолжало оставаться что-то вроде беспроводной связи. Для Джонни-О это ощущение было куда хуже любой боли.

— А-А-А-А-А! — вопил он. — Положи обратно! Клянусь, не стану тебя трогать, только положи где взял!

— А может, раздавить его ногой, а? Шмяк-шмяк, а?

— Не-е-е-е-ет!

Ника зрелище беспомощного и униженного Джонни-О разъярило до такой степени, что он принялся искать что-нибудь для восстановления баланса сил. Наконец, нащупав ручную гранату, он выставил её перед физиономией конфедерата:

— Верни ему мозг, или я сейчас вырву чеку и задвину эту штуковину тебе в пасть!

Потрошитель только расхохотался:

— Нашёл, чем испугать! Если я разлечусь на кусочки, то всего лишь стянусь обратно, всего и делов!

— Да, — с язвительной усмешкой сказал Ник. — В теории…

Чем шире становилась ухмылка Ника, тем в большее беспокойство впадал Потрошитель.

— Что значит — «в теории»?

— А то и значит: пули и порезы — это одно, действительно заживают за секунды. Но если тебя разнесёт на клочки, то с чего ты так уверен, что они вновь сбегутся вместе?

Потрошитель о таком исходе дела явно не задумывался.

— Считаю до трёх. — Ник взялся за чеку, показывая, что готов выдернуть её. — Раз… два…

— Ладно, ладно!

Потрошитель подошёл к Джонни-О, который сидел и тихо скулил в уголке, обхватив руками безмозглую голову.

— На кой они мне, — буркнул конфедерат, — всё равно в них, небось, червей полно, — и вправил Джонни-О мозги.

Затем он вскарабкался по вертикально вмонтированным креслам, дотянулся до панели управления — и нажал кнопку.

Под несчастным Джонни-О, который всё ещё приходил в себя после операции на мозге, вдруг распахнулся люк, и «пациент» полетел в разверзшуюся под ним тьму. Ник слышал, как он стукался о стенки трюма; потом раздался грохот: Джонни-О врезался в содержимое грузового отсека.

— Что ты творишь? — заорал Ник.

— Ты следующий! — пригрозил Потрошитель.

Ник рассвирепел достаточно, чтобы выдернуть чеку и взорвать их обоих, но переборол себя. Вместо этого он принялся карабкаться наверх, к Потрошителю.

— Мы только хотим поговорить! Может, успокоишься и выслушаешь?!

— Я тебя предупреждал! — взвизгнул Потрошитель, воткнул руку в грудь Ника, обхватил пальцами память сердца и рванул на себя.

К обоюдному изумлению, Потрошителю не удалось вырвать из груди Ника то, что намеревался. Когда рука вынырнула обратно, в ней вместо сердца оказалась пригоршня шоколада.

Ника это ошеломило не меньше, чем Потрошителя, но он постарался ничем не выказать своего потрясения.

Потрошитель уставился на руку, потом на Ника, потом опять на руку… И впервые за всё время чокнутый конфедерат побледнел от страха.

— Кто… Что ты такое?

И хотя Ник упорно избегал произносить эти слова, увидев покрытую какао-массой руку Потрошителя, он не мог больше закрывать глаза на суровую действительность.

— Я Шоколадный Огр! — рявкнул Ник. — И ты меня очень… ОЧЕНЬ СИЛЬНО Р А З О З Л И Л!

Потрошитель застучал зубами от страха. Это зрелище доставило Нику удовольствие, которого он уже очень давно не испытывал. Потрошитель глаз не мог отвести от разъярённого лица Ника, вся его драчливость в одно мгновение улетучилась.

Что-то в глазах Потрошителя, да и не только в глазах — во всём его облике было не то. Ник не мог так с ходу в этом разобраться и отложил на потом.