Пугачёвщина. Что это было? К 250‑летию пугачевского бунта - Андрей Валентинович Болдырев

беглый казак теперь не имел возможности каким-то образом вернуться к нормальной жизни и ему уже ничего не оставалось иного, кроме как пойти ва-банк, то есть объявить себя спасшимся царём и начать поход на Оренбург.

Пыжиков подчеркивает, что выступившие 17 сентября 1773 года служивые люди под предводительством Пугачёва шли со штандартами казацких полков, которые участвовали в восстании, и на них были нашиты староверческие кресты. Основная задача восставших якобы была в освобождении заключённых из тюрем, собственно, товарищей тех казаков, которые ещё оставались на свободе после Яицкого восстания. Однако, согласно версии Пыжикова, совершенно неожиданно для себя, чудесным образом, случайно к Пугачёву стали присоединяться сотни и тысячи казаков и старообрядцев, селения стали встречать его хлебом и солью, вследствие чего его войско стремительно расширялось.

В то же самое время губернатор Рейнсдорп не придал серьёзного значения противнику и предполагал, что тот легко будет разбит при первой же серьёзной стычке. Однако в этой серьёзной стычке часть «карателей» перешла на сторону восставших, точно так же поступил и шпион Рейнсдорпа, подосланный к Пугачёву, знаменитый Хлопуша, воспетый позже Есениным в своей поэме. Вместо того чтобы выведать у Пугачёва его тайны, он, наоборот, рассказал ему все тайны Оренбурга, устройство Оренбургской крепости, устройство оренбургской власти, об имеющихся там вооружениях, силах, средствах и так далее.

Центром восстания стала деревня Берда, где Пугачёв повесил портрет царевича Павла Петровича, установил свой трон и стал рассылать императорские манифесты, которые были обычными воззваниями, прокламациями, написанными в народном стиле, которому Пугачёв прекрасно научился в армии, по тюрьмам и за время своих долгих скитаний. Сам Пушкин назвал эти прокламации «удивительным образцом народного красноречия».

К Пугачёву стекались отряды калмыков, марийцев и башкир. Таким образом, появилась целая армия, которую разделили на полки и отряды, как правило, по национальному признаку: казацкая сотня, татарская, марийская, башкирская и так далее. Везде были свои генералы, а управлял всем некий военный совет при Пугачёве. Вся армия Пугачёва состояла из ранее служилых военных людей, то есть это не была та самая голытьба или крестьяне, которых действительно можно было легко рассеять за неимением у них боевого опыта. Именно это военное сословие ставило своей целью прежде всего рубить головы такому же военному сословию, которое над ним начальствовало раньше и которое было подчиненно столице Санкт-Петербургу. Головы должны были рубить боярам, генералам, майорам и священнослужителям.

Кстати, за время восстания было казнено 237 священнослужителей. Довольно большое число, учитывая тогдашнее население России. Здесь смело можно говорить, что для Пугачёва православный никонианский поп был чем-то вроде «жида и комиссара» для немецко-фашистских захватчиков во Вторую мировую войну. Такового в захваченных территориях отыскивали сразу и казнили. Для Пыжикова это основное доказательство его главного тезиса, что православие было не русской народной религией, а религией верхушки, в то время как народной религией было исключительно старообрядчество либо какие-то языческие верования, либо ислам у тюркских народов.

Несмотря на то, что восстание уже приняло угрожающий характер, Петербург восстание опять-таки недооценил, и генерал-майор В. А. Кар, назначенный главнокомандующим над войсками, которые шли для подавления мятежа, совершил ту же ошибку, что и его предшественники. Он атаковал Пугачёва, надеясь решить ситуацию одним боем. Однако его встретила не голытьба, а профессиональные военные, которые, наоборот, разбили его войско. Кар был разжалован и теперь уже Санкт-Петербург стал понимать, что пугачёвцы – это реальная сила, и за них нужно браться всерьёз.

Подавлять восстание отрядили генерал-аншефа А. И. Бибикова, и именно при нём началась информационная война, которая должна была противодействовать информационной войне, начатой Пугачёвым. Именно при Бибикове появились манифесты и грамоты, которые объявляли Пугачёва самозванцем, призывали народ не поддаваться на его «прелестные речи», где Пугачёва, соответственно, обзывали злодеем, отступившим от Бога. Это несколько уменьшило приток людей в стан Пугачёва, хотя нужно сказать, что к тому времени только командный состав пугачёвской армии составлял порядка двухсот человек, то есть это уже был весьма значительный корпус.

Видимо, столь легкие успехи тоже вскружили Пугачёву голову. Он женится, предается народным гуляньям и совершенно не беспокоится, что из Петербурга идут уже серьёзные войска. Он думает, что победы ему будут даваться также легко, как и раньше. Однако у Татищевой крепости 22 марта 1774 года Пугачёв потерпел серьёзное поражение, в котором лучшая часть его армии погибла, в том числе многие командиры, 3 тысячи опытных бойцов попали в плен и была утрачена практически вся артиллерия.

Пыжиков настаивает, что в результате этого первого серьёзного поражения у Пугачёва ослабла именно военная сила, но никуда не делась народная поддержка. Цитирует Пыжиков и старовера Перфильева, одного из пугачёвских друзей, вожака восстания: «я знаю, что вся чернь везде меня с радостью примет лишь только услышит». Это значило, что восстание может быть продолжено в любой момент, якобы это и способствовало тому, что восстание длилось столь долго. По мысли Пыжикова, Пугачёв постоянно нёс самые различные поражения от И. А. Декалонга и И. И. Михельсона и в чисто военном плане проигрывал, но очень быстро, как известная русская игрушка ванька-встанька, собирал вокруг себя новые силы, потому как приток людей к нему, как только он появлялся в качестве «амператора», всегда обеспечивался.

Здесь очевидно, что Пыжиков не изучил до конца факты. В нашей книге приведено множество совершенно обратных историй, а именно, что Пугачёв действовал и террором, и подкупом, и разорением, и обманом, когда, например, обещал волю крестьянам и так далее. Таким образом, нельзя сказать, что его несла волна народной любви, как это хотелось бы Пыжикову в соответствии с его концепцией народной староверческой войны. Как на волне староверческого движения восстание и началось, так, на этой же староверческой волне, восстание и закончилось. Именно староверы и сдали Пугачёва. Причем сначала они просто шпионили за ним и отправляли в правительственные войска данные о планах Пугачёва, о его силах и возможностях, а потом, что называется, просто арестовали, соблазнившись деньгами, обещанными за его голову.

Это объяснение, которое даёт Пыжиков, крайне неудовлетворительно. Если цель старообрядцев состояла именно в том, чтобы получить за голову Пугачёва какие-то суммы, то не стоило бы это восстание и начинать и нести огромные траты на вооружение восставших и помощь им. Это крайне рискованная инвестиция. Почему произошёл такой отказ старообрядцев от Пугачёва, Пыжиков совершенно не объясняет. Он на него указывает, однако причина, которую он предлагает, а именно материальное вознаграждение, абсолютно не вяжется со всем тем, что он говорил до этого: о всеобщей народной любви, о всеобщей народной поддержке, о вековых чаяниях старообрядчества, которое вознамерилось