Все по-настоящему - Юлия Резник

— И это хорошо. Спать — это последнее, что мне сейчас хочется.

Ох, ты ж, черт! Низ живота конвульсивно сжимается. Его хриплый голос делает что-то страшное с моей эндокринной системой. Уровень дофамина зашкаливает…

— И не мечтай, Терентьев! — бью его по руке и ужом отползаю к краю. Знал бы он, чего мне это стоит — не стал бы ругаться у меня за спиной. Оборачиваюсь. Он выглядит немного пришибленным. И ужасно… господи, просто ужасно родным! Отказать ему — самое сложное из того, что я когда-либо делала в жизни.

— Хочешь сделать наш брак настоящим?

— Разве не об этом я говорю?

— Окей.

— Правда?

— Да. Мы попробуем. Вот только начинать надо не с этого, — рисую пальцем круг в воздухе и заправляю вновь упавшие на глаза пряди.

— А с чего?

— С малого! Тебе не кажется странным, что тебе так легко досталась жена? И какая?!

— Какая?

— Да самая лучшая на свете. Ну, сам подумай, где бы такой бирюк, как ты, нашел подобное мне сокровище? Да если бы не я…

— То что?

— Ты бы и дальше ходил с этими… этими своими корыстным сушеными воблами.

— Сушеными воблами?

Клянусь, Клим улыбается! И, подперев заросшую щеку ладонью, разглядывает меня так пристально, будто никогда раньше не видел.

— Скажешь, у тебя были другие?

— Да я вообще, признаться, не помню, кто там у меня был. Не до баб мне как-то в последнее время. Тем более, не до корыстных.

— Ладно, — шепчу я, отчего-то смутившись. — Твое прошлое меня не касается. Но если ты планируешь наше общее будущее, начинать нужно с простого.

— Со свидания? — находится Клим.

— Почему бы и нет?

— Ладно. Утром согласуем наши с тобой графики.

Закатываю глаза к потолку и, сердито пыхтя, вновь устраиваюсь на кровати.

— Тат…

— М-м-м?

— А после какого свидания приличным девушкам уже можно… ну, ты понимаешь…

Меня душит смех, но я стараюсь ответить максимально строго:

— Ты вообще можешь думать о чем-нибудь, кроме секса?

— Могу! Но не тогда, когда рядом со мной лежит красивая женщина, которая, кстати, уже несколько дней, как моя жена!

Сердце мучительно сжимается. Просто от того, что он впервые называет меня красивой. Но я все равно не могу ему не припомнить.

— А когда я к тебе забралась голой… ну, тогда… перед нашей свадьбой, ты меня не оценил!

— Почему это не оценил? Очень даже! Но ты же пьяной была просто в лоскуты. С этим своим меня попутала…

Молчу, потому, что ни с кем я его не путала. А ему мое молчание, кажется, не по нутру. Клим смещается. Нависает надо мной всем своим мощным телом. Он так близко, что схлынувшее, было, желание возвращается ко мне с прежней силой. Я сжимаю ноги в попытке унять дискомфорт. Но лишь еще больше от этого распаляюсь.

— Что? — шепчу, смочив языком пересохшие губы.

— Никаких других я не потерплю.

— Других? — повторяю глупым попугаем.

— Угу. Забудь об этом своем… Все. Была любовь — да вся вышла. Теперь у тебя есть я. Привыкай. Я — единоличник.

— Означает ли это, что я могу требовать взамен тех же привилегий?

— Я не мачо, Тата, и не какой-нибудь сердцеед. Одной женщины мне вполне достаточно. Собственно, я считаю, что в этом плане жена — вообще отличный выход из ситуации. Очень экономит время на поиски партнера.

— Ты очень практичен, — закипаю вновь.

— Я не скрывал, что к нашему браку подхожу именно с этой стороны. Твой супчик мне тоже чудо как понравился. И, ко всему прочему, из тебя выйдет отличная мать.

Последняя оговорка заставляет меня проглотить вертящиеся на языке колкости. Наверное, такие рассуждения Клима вполне закономерны, учитывая то, что ему довелось пережить.

— Вокруг намного больше хороших матерей, чем ты думаешь, Клим. Не все такие, как твоя… или Никина.

Клим никак не реагирует на мои слова. Лишь сильнее хмурится. Мой большой маленький мальчик… Как же сильно я тебя люблю, а? Вместе со всеми твоими тараканами.

— Давай спать, — бурчит он.

Киваю. Тушу свет и уже сама тянусь к нему. В этом нет ничего сексуального. Мне просто хочется, чтобы он больше не чувствовал себя таким одиноким. Кладу ему голову на грудь, обнимаю за пояс, да так и засыпаю.

Клим

— Эй! Вставай, Клим…

— Уйди, женщина! Будильник еще не звенел, — бурчу я, пряча голову под подушку.

— Вот и хорошо. Значит, я все правильно подгадала. Ну же, вставай! Не то не успеем на пробежку.

Это что-то новенькое! Выныриваю из своего укрытия и, опираясь на предплечье, приподнимаюсь над кроватью.

— Какую еще пробежку? — подозрительно щурю глаза.

— Самую обычную. По парку. Ну, что смотришь? Давай, вставай!

— Ты спятила. Я не буду бегать в… — тянусь к лежащим на тумбочке часам, — в шесть утра! И почему в парке? Чем тебе не угодил спортзал на первом этаже?

— Так я и знала! Лентяй! А ведь все твои проблемы со спиной вызваны слабостью мышечного корсета.

— Это у меня-то слабый мышечный корсет?

— Естественно! Как и у любого другого офисного работника. И поверь, это не самая большая твоя проблема.

— Вот как? — хмурю брови и медленно спускаю ноги с кровати.

— Вот так! Темп, в котором ты работаешь, до добра, как правило, не доводит. Тут тебе и ранние инфаркты, и инсульты, и язва… В общем, полный букет, — в красках описывает моя женушка все ужасы открывающихся передо мной перспектив и застегивает молнию на спортивной куртке. — Ты же совсем себя запустил!

— В каком это смысле?

Невольно опускаю взгляд вниз, на поплывший контур живота. Ну, ладно. Может, она и права. У меня давным-давно нет на себя времени. Я даже на любимый бокс махнул рукой и практически прекратил тренировки. Результат, так сказать, налицо. Но! Какого черта она говорит об этом так прямо? Как насчет моего раненого самолюбия? Разве Татке никто не сказал, что с мужиками так нельзя? Тогда не удивительно, что она до сих пор не замужем. Это ж надо! Я себя запустил. Яйцедробилка какая-то, а не баба.

— В том самом! Ты посмотри, во что превратилась твоя жизнь? Что в ней осталось? Никакого удовольствия ведь. Ничего для себя…

Тата подходит к зеркалу и, не прекращая меня распекать, натягивает на голову яркую спортивную повязку.

— Удовольствие в твоем понимании — это бег по утрам?