На стороне бога - Чингиз Абдуллаев

Самые неприятные годы — это восемьдесят седьмой и восемьдесятвосьмой.

Это когда нас уже били по-настоящему. У моджахедов тогдабыло первоклассное вооружение — из Америки, из Европы, из Китая. А нам,таджикам, в это время уже не очень верили. Считали, что мы потенциальныедезертиры.

— Я знаю, — кивнул Дронго. — Сложное было время.

— А разве потом было легче? — спросил его Алтынбай. — Явернулся в восемьдесят девятом. Тогда и начался наш общий бардак. В СреднейАзии уже была заварушка в Ферганской долине. Помните, что там случилось? Узбекис турками тогда разбирались. Хотя кто сейчас помнит об этом? И никто не понял,что это была первая ласточка, что потом будет еще хуже. Ну а когда распалсяСоветский Союз, первым «взорвался» Таджикистан.

— Я все помню, — тихо произнес Дронго, глядя перед собой. —Вы даже не можете представить себе, как я все помню. И вы снова воевали?

— Конечно, воевал. Разве тогда можно было остаться встороне? Самая проклятая вещь на свете — это гражданская война, — убежденносказал Алтынбай. — Тогда весь Таджикистан разделился на «юрчиков» и «вовчиков».Мы безжалостно истребляли друг друга, как дикие звери в какой-то непонятнойярости. Убивали не только мужчин. Иногда мы сами удивлялись своей ярости иненависти. Тогда погибло сто тысяч человек. Сто тысяч человек, — повторил он,словно вслушиваясь в эту цифру.

— И на чьей стороне вы сражались?

— А как вы думаете? — спросил Алтынбай. Они разговаривали,не глядя друг на друга, словно обращаясь в пустоту. — Многие полагали, что яперейду на сторону оппозиции, — сказал Алтынбай, — ведь мне сломали моюспортивную карьеру, отправили в Афганистан — я был как бы пострадавшим отсоветской власти. Значит, по логике вещей я должен был эту власть ненавидеть. Ая ненавидел других — которые ломали мою прежнюю жизнь, которые принеслиненависть и страх в нашу страну. И тогда я сделал свой выбор…

— Много пришлось убивать?

— Много, — признался Алтынбай. — В рай я точно не попаду.Теперь у меня одна дорога — к дьяволу. И в этот момент неожиданно погас свет.

— Вот не верь после этого в приметы, — заметил Дронго.

— Куда пропал этот кретин? — разозлился Алтынбай. — Нужнобыло самому пойти посмотреть. Ему ничего нельзя поручить.

— Вы его давно знаете?

— Несколько лет. Он работает с Рахманом-ака уже не первыйгод.

— Он местный?

— Нет. Кажется, переехал из Украины. Рахман-ака был назначензаместителем начальника нашей налоговой службы в рамках межправительственногосоглашения о перемирии.

— Вы хотите сказать, что он представлял другую сторону?

— Конечно. Но он оказался толковым человеком и совсемнеплохим специалистом. Во всяком случае, дело свое он знает весьма неплохо.

— А Олег работает его помощником?

— Вообще-то он сотрудник отдела, который курирует Усманов.Но все считают Шарая его помощником. Давайте пойдем в дом, кажется, нам недождаться Олега. Или он не нашел бензин.

Нуралиев тяжело поднялся. Дронго встал следом.

— У меня к вам еще один вопрос, — вспомнил Дронго. — Какуюкнигу вы читали?

— Омара Хайяма, — буркнул Алтынбай. — В молодости дуракомбыл, не читал. А сейчас читаю. У него встречаются поразительные четверостишия.Просто поразительные! Как будто о сегодняшнем дне.

— Да, — улыбнулся Дронго, — гениальный поэт всегдасовременен. Вы окончили русскую школу?

— Хорошо говорю по-русски?

— Нет. Просто вы используете некоторые слова… Вы сказали,что «раскидали» своих противников и «выдали им по полной программе». Если бы выучились на фарси, вы бы так не сказали. Кроме того, в местных школах проходилиОмара Хайяма, а в русских классиков восточной литературы изучали факультативно.

Верно?

— Вы жили в Таджикистане? — удивился Алтынбай. Они вышли поднепрерывный шум дождя.

— Нет! — крикнул Дронго. — Я просто предположил! Пока онидошли до дверей, оба промокли насквозь. Когда они открывали дверь, входя в дом,молния осветила все вокруг.

— Закройте двери, — раздался чей-то голос. Дронго вошелследом за Алтынбаем и закрыл дверь на ключ. В гостиной горели свечи, и этосоздавало иллюзию некой отстраненности. Словно жизнь на планете уже кончилась издесь находились последние представители рода человеческого.

— Где Олег? — громко спросил Алтынбай. — Куда он пропал?

— Я здесь, — отозвался Олег, который сидел где-то в углу. —Нету там никакого бензина. И спирта нет. Водка есть, виски, коньяк, джин, но немного.

— Садитесь с нами, — раздалось из темноты. Дронго узналголос Погорельского. Очевидно, одна из бутылок спиртного уже попала в рукирежиссера.

— Давайте к нам, — позвал Мамука. Он сидел рядом сПогорельским, очевидно составив ему компанию. Горели только три свечи.

— А почему не зажгли остальные? — поинтересовался Дронго.

— Еще три отдали женщинам, а остальные припрятали на всякийслучай, — прозвучал голос Усманова, но его самого не было видно.

Дронго вошел в бильярдную. Усманов сидел у камина. При светеогня камина был виден только его профиль.

— Я думал, что такой погоды здесь не бывает, — сказал он,поворачивая голову. — Хорошо, что Мехти успел разжечь камин.

— А где Сергей и Отари? — спросил Дронго.

— Наверху, — ответил Вейдеманис. Он сидел в кресле рядом сдиваном, и его тоже не было видно в темноте.

— Эдгар, — спросил его Дронго, — кто отнес свечи женщинам?

— Я, — отозвался Вейдеманис. — Они в подавленном настроении.Ты представляешь, что они чувствуют? Буянов поднялся наверх, чтобы быть рядом сними.

— Я тоже пойду туда, — сказал Дронго. — Нам для полногосчастья не хватало только этой аварии. И движок нельзя включить.

— Мне пойти с вами? — спросил Алтынбай.

— Нет, — ответил Дронго. И в этот момент сверху раздалсяженский крик.

— Господи! — воскликнул Погорельский. — Неужели еще кого-тоубили? — И он вдруг пьяно расхохотался. Это было так неожиданно, что его смехподействовал на всех гораздо сильнее, чем женский крик. Первыми к лестницебросились Дронго и Вейдеманис. За ними уже спешили Алтынбай и Олег.

Спотыкаясь, они поднимались по лестнице и уже спешили покоридору, когда едва не столкнулись с Буяновым.

— Все в порядке! — крикнул Сергей. — Все нормально. Только уНаташи Толдиной сдают нервы. Ей почудилось, что Катя шевельнулась. Это простомолния осветила тело, а Толдина закричала. Я говорил ей, чтобы она там несидела. Но она настаивала.