Око воды. Том 2 - Ляна Зелинская

— Ты воздух, я огонь, — произнесла Кэтриона, задумчиво глядя на зеркальную гладь пруда. — Мы не сможем жить среди людей, не умея этим управлять. Или однажды нас отправят на костёр. Я не так много об этом знаю, но точно знаю, что связь стихий со временем крепнет. Нам нужно найти кого-то, кто всё нам объяснит. Когда я была маленькой, там, в Ксирре, у меня был такой учитель, его звали Сираффа. Помню, что мать привела его, чтобы он начал меня учить. И он даже успел дать мне несколько уроков. А потом нас застал Ассим и его выгнал. Они с матерью потом так кричали друг на друга за закрытыми дверями, я не слышала, что именно. Ассим лишь сказал ей, уже уходя, что-то вроде: «Ей это не нужно, глупая женщина!» Не знаю, что он имел в виду, но сейчас нам бы как раз пригодился такой учитель.

— В Эоле живёт мой дед. Может, он, конечно, и не обрадуется появлению внука-полукровки, да ещё и воспитанника ашуманских хиттов, — усмехнулся Рикард. — Но мы можем попробовать. Мы как раз на полпути в Эол. По крайней мере, у него мы сможем узнать, что со всем этим делать.

Они сидели ещё долго на берегу пруда и говорили о прошлом, и, когда солнце стало приближаться к закату, Рикард встал и подал Кэтрионе руку со словами:

— Прошлое никуда не денется, Кэти, а вот нам нужно где-то переночевать. Идём.

Они проехали по краю виноградника и взобрались на холм, откуда открывался вид на особняк князя Текла. Сейчас этот дом было не узнать. К нему пристроили ещё одно крыло и расширили подъездную аллею, и от ворот в сторону моста проложили новую дорогу, мощённую камнем. А там, где когда-то была дорога, ведущая в дом Азалидов, сейчас высилась длинная кипарисовая аллея. Князь объединил земли двух семей и сделал так, чтобы ничего, ни дорога, ни дерево или куст, не напоминали о том, что здесь когда-то стоял и другой особняк. Теперь все земли Азалидов сплошь занимали виноградники.

Рикард некоторое время смотрел на дом, как будто искал какие-то ответы, но ответов не было, лишь золочёные рыси бесстрастно взирали с высоких воротных столбов. Он тронул коня и медленно направил его в сторону видневшейся вдали колокольни.

Когда они подъехали к деревне, святой отец как раз закончил вечернюю молитву. Люди уже разошлись, но двери храма всё ещё были открыты. Рикард спешился и, стянув тюрбан с головы, подошёл к святому отцу, стоявшему на пороге. Тот был стар, щурил подслеповатые глаза и долго всматривался в путников, а потом по его лицу прошла тень изумления и радости:

— Рикард? — произнёс он внезапно охрипшим голосом. — Неужели это ты?! Живой? Всемогущие боги!

Узнал. А ведь столько лет прошло…

Они стояли долго и говорили обо всём, и слёзы на лице старика жгли сердце Рикарда сильнее, чем его собственные.

— А всё из-за проклятого золота, — подытожил святой отец, вытирая слёзы и заканчивая свой рассказ о том, как князь Текла выкорчёвывал из земли все напоминания об Азалидах. — Князь Зефери прямо в тот же год велел весь склон перепахать. А все головёшки велел собрать. Всё до единого кирпича выбрали и унесли в овраг. Там и закопали, чтобы ничего не осталось, а весной засадили лозами. Из местных-то мало кто, и правда, поверил в колдовство, но недовольным быстро заткнули рты. Вон каменщик, дочку которого ваша матушка миледи Тианна спасла, так нашли его с проломленной головой. Сказали, вроде как камень из кладки выпал. Да только видел я и тот камень, и его раны. А ещё медник… Да много кто. Князь нанял псов, они тут по всей Талассе рыскали, как вроде искали кого. И недовольных быстро приструнили — кто захочет связываться с наёмниками? После пятого несчастного случая люди и замолчали. А князь потом уехал в Рокну, и тут всё больше наездами теперь. И дом перестроил окнами на другую сторону, и даже дорогу в обход выстроил, лишь бы не ездить мимо пепелища. Видать, совесть-то не дырка в камзоле, заплатку-то на неё не пришьёшь, ест глаза не хуже соли, — покачал головой старик.

— А его жена? Дети? Леди Фиона? — тихо спросил Рикард.

— С той поры между ними как чёрная гадюка проползла. Леди Фиона всё ходила сюда, свечи ставила, молилась да плакала, но так и не исповедовалась. Уж не знаю, мужнины грехи замаливала, или свои, только с той поры с князем у них жизнь пошла в разлад. Она хотела жить здесь, да за золотом присматривать, а он уехал в столицу. А вот в позапрошлом году она от удара померла. И теперь тут всем их младший сын заправляет. Ну, а старый-то князь всё в столице. Большим человеком стал.

— Значит, совесть, говоришь? — задумчиво произнёс Рикард и посмотрел в сторону дороги, ведущей к дому Текла.

— Думаю, тогда он, видать, хотел просто припугнуть вашего отца да отжать золото, а оно вон как всё вышло, — старик вздохнул, — вот, видать, он и сам испугался. Потому и камня на камне от всего не оставил. Говорят ведь, с глаз долой — из сердца вон.

Когда наступила пора прощаться, святой отец вдруг воскликнул:

— Что это я, старый пень! Письмо! Вот так дела! А я и не думал, а вон же! Обождите здесь, сейчас-сейчас, — и поспешил внутрь храма, бормоча что-то себе под нос.

Он вернулся спустя некоторое время, неся в руках изрядно помятый свиток, и протянул его Рикарду.

— Письмо на днях пришло, для матушки вашей леди Тианны. Я ещё так удивился, думаю, кто же это так издалека писал, что не знает про наши несчастья. Почтарь-то его мне принёс, не знал кому оставить, вот и решил в Храм отнести и просил поспрашивать, может, родня какая есть. Да какая там родня! Я письмо себе и оставил, думаю, помолюсь о невинных душах. И уж простите, милорд, что прочёл я его, думал-то, что вас никого нет в живых. А оно вон как, божий знак! — старик улыбнулся.

— И что в письме? — спросил Рикард, разворачивая свиток.

— Сестра ваша пишет. Кузина Иррис из Эддара, просит о помощи.

Рикард и Кэтриона остались на ночлег в доме святого отца. Но прежде, чем лечь спать, они ещё долго сидели на улице, на большой скамье под старой оливой, и смотрели на закат, на разливы Арагоны и пламенеющие в осеннем наряде виноградники.

— Что ты будешь делать с этим письмом? — спросила Кэтриона. — Ты не знал, что у тебя есть кузина?

— Знал. Они жили в Мадвере, но наши семьи почти не общались. Отец настоял на этом.

— Почему?

— Видишь ли, мой дядя, отец Иррис — Людвиг Рингард. Он из семьи Рингардов-мятежников, причастных к восстанию Чистой крови. Он остался в живых лишь благодаря тому, что долго жил в Эоле, а потом в какой-то богом забытой дыре. Так далеко руки королевского правосудия не дотянулись, и о нём все забыли. Потом он перебрался в Мадверу и вёл там затворническую жизнь. Леди Регина, моя тётя, умерла рано, и он воспитывал Иррис сам. Но мой отец старался избегать общения с их семьёй и моей матери запрещал даже письма писать в Мадверу. Общение с семьями мятежников могло привести на костёр или плаху. Кто бы мог подумать, что и для моего отца всё закончится похожим образом, — Рикард покачал головой и добавил задумчиво: — Знаешь, когда я жил в Ашумане, то всё время думал только об одном. Я думал, что с каждой тренировкой становлюсь сильнее, и когда я стану достаточно сильным, то вернусь сюда и всё исправлю. Пусть не всё… Но что-то исправлю. Ведь, наверное, что-то я мог тогда сделать. Что-то всегда можно сделать! А увидев Талассу снова, я понял — нечего исправлять. Здесь больше ничего нет. А всё, что осталось, оно только здесь, — Рикард приложил пальцы к вискам. — Я столько раз представлял этот момент, как вернусь сюда, снова вдохну этот запах, почувствую ветер и услышу его шелест в камышах… Мне казалось, что это меня излечит. Что-нибудь вернётся из того, что я потерял, и я хоть немного, но стану таким, как прежде. Смогу снова чувствовать так же, как раньше. Я думал, что здесь осталась часть меня, и если я вернусь, то смогу вернуть и её. Но теперь я понимаю, что здесь нечего возвращать. Здесь нет ничего, кроме пепла. И нет смысла цепляться за этот пепел, — он посмотрел на Кэтриону и, накрыв ладонью её руку, добавил: — Но у меня теперь есть ты. А теперь вот ещё и кузина Иррис, которой нужна моя помощь. Я должен её найти. Вот этим и нужно жить. Настоящим. И ценить его.