Король для Снежной королевы - Екатерина Скобелева

На знакомой остановке, возле уже закрытого магазинчика в одноэтажном кирпичном бараке, Геля вышла одна.

Она в одиночестве шла через поле, огибая особенно глубокие лужи в неравномерно проторённых, вихляющих колеях. Наверное, если бы кто-то с высоты взглянул на маленькую фигурку посреди огромного пространства скошенной травы, она показалась бы ему усталым пилигримом.

В пустынный посёлок Геля вошла, как героиня фантастического фильма – в безлюдный город, который успел зарасти кустами и сорняками с тех пор, как его жителей похитили инопланетяне. Узкие улочки, объятые сонной тишиной, вели странницу до низенькой калитки, в стародавние времена выкрашенной в зелёный цвет. А у забора, как всегда, ждали три старушки-яблони. На участке они выполняли исключительно эстетическую, декоративную функцию. Плодов не приносили. Цвели весной, как положено, – и всё. Папа говорил, что надо их чем-то опрыскивать, но от слов никогда не переходил к решительным действиям. В результате деревца скучали, вздыхали ночами, а днём перешёптывались, как заядлые сплетницы, – что им ещё оставалось делать? Наверное, в более удачные дни они обсуждали многочисленных прохожих, но сейчас были рады и единственной гостье. Хоть какой-то повод для пересудов.

Геля прошла по тропинке, механически отмечая всё, что попадалось ей на глаза, – точно переносная видеокамера, и случайно задерживая взгляд то на одном предмете, то на другом, – но как-то отстранённо. Забор. Яблони. Жестяная бочка для дождевой воды. А Макс завтра уезжает в Турцию. Интересно, есть ли у него теперь девушка? Хотя какая разница.

Она поднялась на крыльцо. Вторая ступенька привычно скрипнула, Геля и это отметила как равнодушный наблюдатель. Порылась в кармане, зазвенела связкой ключей, уронила случайно и, подбирая, обратила внимание, что из трещинки между досками выбивается длинная травинка.

Потом все три замка были открыты, последний – с некоторым трудом: потребовалось чуть подтолкнуть осевшую дверь. Геля окунулась в душный запах пыли, засохших цветов и немытого пола – аромат покинутого жилища.

Странно: поначалу ей показалось, что в доме кто-то есть, хотя и окна были плотно затворены, и неподатливость двери говорила о том, что её давно не отпирали. Наверное, это ощущение возникло потому, что сумрак в прихожей был густой, насыщенный, словно он законсервировался и настоялся в запертом помещении. И мало ли, что там могло быть, в этой темноте…

Но мысль о чьём-то присутствии мелькнула и ушла, Геля не успела даже забеспокоиться: навязчивые мысли о дне рождения плотным коконом хранили ее от прочих тревог. Рука автоматически нашарила выключатель, зажглась тусклая лампочка, и тьма отступила в соседние комнаты.

Конечно же, дом был пуст – заброшенная деревянная коробчонка посреди сада. Не сбросив ботинки в прихожей, Геля для порядка обошла весь первый этаж и даже наверх поднялась, открыла окно в своей чердачной спаленке – пусть проветрится. Бросила там рюкзак, затем вернулась в кухню, покрутила водопроводный кран над раковиной, испятнанной точечками ржавчины. Он булькнул, чихнул и выплюнул струю холодной воды, обдав Гелю ледяными брызгами. Хорошо.

Газ тоже включился – конфорка расцвела сиреневым подсолнушком с чёрным кругом посередине. Отлично.

Геля поставила на плиту тяжёлый чайник, сполоснула пыльную тарелку и чашку с разводами чая. И снова подумала, что никогда прежде не оставалась здесь одна. Никогда не сидела в полном одиночестве за круглым, немного кособоким столиком, застеленным клеёнкой в красно-белую клетку. Рядом всегда кто-то был: метались по кухне беспокойные сестрички, визжа и брызгая друг в друга водой, папа вздыхал и закрывался газетой, мама недовольно гремела посудой. Или же вокруг стола сидела компания Гелиных друзей: Макс тасовал замусоленные карты, Наташа потягивала остывший чай из кружки с отбитой ручкой, Лена с Машей ожесточённо спорили о каком-то новом фильме, Илья их подначивал. А она сама, пристроившись рядом, расслабленно наблюдала за ними. За частью своей жизни.

Сейчас она чувствовала себя так, словно эта самая жизнь была мозаикой на стене, но неожиданно половина камешков осыпалась на пол, и от привычного чёткого узора остались только невразумительные фрагменты, а в прорехах открылась уродливая, потрескавшаяся штукатурка.

И что теперь делать? Подбирать эти камешки, пытаться прилепить их обратно?

Должно быть, всё дело в том, что после школы она со своими друзьями виделась очень редко. Геля и училась, и работала: по вечерам осваивала азы бухгалтерского учета на заочно-очном отделении в колледже («Нормальная профессия, стабильная зарплата», как говорила мама), а днём отвечала на бесконечные звонки в офисе – «привыкала к взрослой жизни», по излюбленному выражению папы. И правда, всё было по-взрослому: зарплата, трудовая книжка, толкотня в метро в час пик. Естественно, что время для встреч со школьными приятелями находилось нечасто. Но… если подумать… никто и не приглашал её никуда, она сама всегда сама звала их в кино или просто посидеть в кафе, и тогда они с удовольствием собирались все вместе, обменивались новостями, жаловались, хвастались, рассказывали всякие байки, каждый про свой институт. Геля слушала, смеялась, сочувствовала. И радовалась, что у неё есть эти люди, такие знакомые, такие близкие, её друзья.

В колледже отношения с сокурсниками как-то не сложились – может, потому что на вечернем отделении народ был унылый, сонный. Все, как и Геля, где-то работали, а сразу после занятий разбегались по домам, как сосредоточенные зомби. Не то чтобы кто-то плохо относился к Геле или намеренно её игнорировал, просто у всех были собственные заботы – тут не до общения. То есть, конечно, почему бы не перекинуться парой слов между лекциями по экономике и делопроизводству, но вникать в чужую жизнь и тратить силы на то, чтобы ею интересоваться, никому не хотелось.

Разве что с Юрой, ничем особо не примечательным мальчиком с какими-то очень стандартными, незапоминающимися чертами лица и вечно всклокоченными волосами неопределённо-русого цвета, Геля иногда могла разговориться – чаще, чем с остальными, да только всё равно это была никакая не дружба и тем более не романтические отношения, просто они сидели рядом, так уж получилось; у Гели в последнее время многое складывалось по этому принципу – «так уж получилось». Что Геле нравилось – Юра, в отличие от неё самой и от многих других, поступил в колледж малого бизнеса по собственной инициативе, поэтому в нём не было той безнадёжной обречённости, с какой ходили на занятия прочие студенты. Люди как будто не учились, а отбывали тяжкую повинность. Геля подозревала, что у неё точно такой же вид – измученный.

Грустно. Она ведь помнила себя совсем другой. У неё были даже какие-то мечты, пусть и совершенно дурацкие. А сейчас ничего не осталось. Папа говорил, что это и хорошо, незачем забивать себе голову всякой чушью – надо сосредоточиться на учёбе: «У тебя жизнь только начинается, тут главное – правильно стартовать, не разбазаривать своё время по пустякам».

Ну да, жизнь только начинается, всё правильно. Отчего же такое ощущение, что это как-то совсем не похоже на жизнь?

Но Геля, конечно, помалкивала, пока отец продолжал рассуждать, что надо, мол, всё-таки о будущем думать, а то спохватишься потом – ни карьеры, ни денег, ничего. Геля подозревала, что папа отчасти говорит о себе, но главным образом всё это, конечно, относилось к ней. Как будто у неё сплошные развлечения на уме! Даже обидно. Геля никогда не была тусовщицей, не пропадала на дискотеках, свободное время чаще всего проводила дома. Но от этого папе, наверное, только заметнее было, что она любит побездельничать – по его выражению. Жить неторопливо, проводить полдня на диване с вязаньем или заваливать весь стол обрезками ткани, потому что ей взбрело в голову сделать брошку-цветок кому-то в подарок… То есть заниматься бесполезной чепухой – вместо того, чтобы «думать о будущем». И действительно, размышлять о нём Геле совершенно не хотелось.