Король для Снежной королевы - Екатерина Скобелева

Может, это и значит – стать наконец взрослой.

Геля сидела на подоконнике, грея руки о чашку с чаем, всё это пустые переживания, толку от них никакого. Пора ложиться спать. А завтра встать рано-рано… Или нет, зачем? Можно валяться в постели хоть целый день. Никто не попрекнёт.

Геля оставила чашку немытой – надо будет сполоснуть её утром! – прикрыла оконные створки, погасила свет на кухне и в прихожей. По лестнице, почти не скрипучей, стала подниматься к себе в спальню-мансарду… И на седьмой ступеньке вдруг резко обернулась – ещё не понимая, что именно почудилось ей внизу. В темноте никого, конечно же, не было. Она застыла на несколько секунд без движения. Ни звука шагов, ни шороха – ничего.

Только ощущение чьего-то присутствия.

Глупость какая. Она же закрыла дверь. И окна на первом этаже. Никто не мог незаметно проникнуть в дом.

Геля покачала головой: до чего же мы стали нервные! – и взбежала по лестнице, громко топая ботинками. Завтра надо будет помыть полы во всём доме, а сегодня можно и в уличной обуви в спальню пройти. И вообще, ей хотелось забыть о привычке всё делать аккуратно и по правилам, даже почистить зубы она поленилась, потому что для этого надо было с зубной щёткой и пастой спускаться вниз, на кухню, наливать воду в кружку… Нет, неохота.

Она стала потихоньку разбирать рюкзак в поисках пижамы, которая, как нарочно, запряталась где-то на самом дне, но через некоторое время поймала себя на том, что чутко вслушивается, пытается что-то уловить в сонном безмолвии дома. Никаких причин для беспокойства в пределах видимости не наблюдалось – и всё-таки смутная тревога щекотала душу паучьими лапками. ЧТО-ТО НЕ ТАК.

«Да что со мной происходит! – возмутилась Геля, с трудом подавляя желание пойти и выглянуть за дверь, на лестницу, в чёрную тишину. – Может, я краем глаза всё-таки заметила что-то подозрительное, просто в тот момент не придала этому значения? И теперь подсознание пытается меня предупредить: ну же, ну же, вспомни!» Может, в доме действительно кто-то был, но некоторое время назад, давно – ведь никто из хозяев не приезжал сюда вот уже больше месяца. Или всё-таки… в доме и сейчас кто-то есть?

Нет, нет, я ведь обошла все комнаты…

Но беспокойство уже сочилось холодными каплями за шиворот.

«А вот в чулан в своей спальне ты не заглянула, – напомнил ей кто-то гаденьким шёпотом. – Не заглянула, не заглянула». А вдруг там кто-то есть?

Что за вздор, одёрнула она себя. Если бы в доме был… чужой человек, он бы давно объявился. Какой смысл ему прятаться? Не испугался же он, в самом деле, одной-единственной девчонки? И вообще, дом был закрыт, окна не разбиты – никто не мог сюда забраться.

«А может, это и не человек вовсе? – услужливо подсказал всё тот же мерзкий голосок. – Ты же знаешь, в шкафах всегда живут какие-нибудь чудища. Неужели ты не смотришь американские ужастики?»

– Ну да, – заметила Геля иронически. – Как же!

Слова, произнесённые вслух, упали в темноту и сгинули.

«Ты просто как ребёнок!» – вздохнула Геля и решительно дёрнула на себя дверку потайного чулана. Никто не выскочил на неё из темноты. Лампочка, похоже, перегорела и воссиять среди сваленной в комнатке рухляди категорически не пожелала, но света, проникающего из комнаты, вполне хватило, чтобы убедиться в отсутствии каких-либо подозрительных существ. Геля внимательно огляделась. Ничего. Только её собственная тень некрасивым бесформенным кульком лежала в светлом прямоугольнике.

Здесь. Никого. Нет.

Точка.

Геля осмотрела потайной чуланчик ещё раз – на сей раз в поисках не чудовищ, а кое-чего более материального и полезного в хозяйстве. Ага, вот. С полки она достала бельё – постелить себе на диванчике у окна. Из потревоженной стопки простынок, наволочек и пододеяльников – на всю семью и нежданных гостей – выпал мешочек с засушенными травами. Геля водворила его на место. В памяти возникла неожиданно яркая картинка: в жаркий полдень на подоконнике разложены душистые листья и цветы, собранные у опушки леса, а в руках – тяжёлый фолиант, книга-травник, и ветер сам перелистывает страницы…

«Рай – это воспоминания, – подумала Геля. – Вот такие – добрые, умиротворённые, восторженные».

«Но вряд ли их наберётся много», – честно добавила она, слегка поразмыслив. Потому что память автоматически продолжала показывать соседние картины – отрывочные и уже не такие красочные, а как будто истёртые: переполненный воскресный автобус в Москву – Макс не звонит – может быть, позвонить ему самой? – толкучка в метро, настоящая битва у эскалатора – тёмный подъезд, какие-то неприятные новости по телевизору… С утра – стрекот будильника, кофе в большой синей кружке и наспех нарезанные – намазанные бутерброды. А на работе и в колледже – мрачные сосредоточенные лица, и веки сами собой слипаются, слипаются… В такие дни Геле казалось, что она смотрит длинный, занудный фильм, да ещё в замедленном воспроизведении.

Если приглядеться, то можно различить мелькание кадров.

На лекциях Юра периодически толкал её локтем, когда она совсем уж неприлично клевала носом, и потом говорил ей: «Ну и бросила бы всё это, если тебе так неинтересно». Легко сказать. Со стороны всё действительно выглядит просто: не нравится – уходи. А потом что? Объясняться с родителями, день ото дня выслушивать их причитания и упрёки? Кроме того, Геля всё-таки уже год в колледже отучилась, как-то глупо всё оставить на полпути… Даже если это путь куда-то не туда.

Для Юры-то дорога была очень даже в нужном направлении, его никто в колледж малого бизнеса поступать не заставлял и даже не уговаривал. Он планировал когда-нибудь завести своё дело. Проблема заключалась в сущей мелочи: у него были несколько смутные представления о том, чего именно он хочет. Может, открыть клуб. Или кафе. Или магазин. Главное, чтобы было много народа и весело. И чтобы сложилась сплочённая команда, объединённая одной мечтой. Наверное, всё потому, что он был единственным ребёнком в семье, а в школе – одиночкой-отличником, так что, в отличие от Гели, общения ему не хватало всегда, а не только сейчас.

Когда Юра обо всём этом рассказывал, что-то неожиданно живое проглядывало в его невзрачном облике, даже глаза чуть ли не сверкали от воодушевления. Но неопределённость его планов портила всё впечатление и даже раздражала. «Ну не знаю, – говорил он, рассеянно ероша буйную русую шевелюру. – Время же ещё есть, чтобы подумать и всё взвесить».

Геля сначала не могла понять, почему ей так действуют на нервы туманные Юрины прожекты, но потом её осенило: дело в том, что она видела в этом восторженном мальчике себя, только годичной давности, так сказать. В одиннадцатом классе, когда родители ещё не решили за неё, как ей лучше распорядиться своим временем в ближайшие несколько лет, она рисовала в своём воображении что-то столь же неопределённое, но при этом радужное.

И вот ничего не сбылось. Значит, и с Юрой, скорее всего, будет так же.

После колледжа он пойдёт работать в какой-нибудь заурядный офис, уверяя себя, что это временно, да так и застрянет там на долгие годы. Сначала в душе будет теплиться надежда, что ещё чуть-чуть – и всё волшебным образом изменится к лучшему, как-нибудь само собой. Но постепенно прежний пыл остынет, угольки подёрнутся пеплом, и последние отчаянные искорки поблекнут, так никем и не замеченные. И тогда придёт горькое, безнадёжное спокойствие: можно больше не дёргаться и не переживать, а просто автоматически двигаться вперёд, день за днём продираясь сквозь одни и те же будничные заботы, и не думать о будущем, потому что какой смысл – оно ничем не отличается от настоящего.