Вернуть вкус к жизни. Что делать, когда вроде всё хорошо, но счастья и радости мало - Наталья Керре
Шрифт:
Интервал:
С просторов интернета
Когда-нибудь у меня родится сын, и я сделаю все наоборот. Буду ему с трех лет твердить: «Милый! Ты не обязан становиться инженером. Ты не должен быть юристом. Это неважно, кем ты станешь, когда вырастешь. Хочешь быть патологоанатомом? На здоровье! Футбольным комментатором? Пожалуйста! Клоуном в торговом центре? Отличный выбор!»
И в свое тридцатилетие он придет ко мне, этот потный лысеющий клоун с подтеками грима на лице, и скажет: «Мама! Мне тридцать лет! Я клоун в торговом центре! Ты такую жизнь для меня хотела? Чем ты думала, мама, когда говорила мне, что высшее образование не обязательно? Чего ты хотела, мама, когда разрешала мне вместо математики играть с пацанами?»
А я скажу: «Милый, но я следовала за тобой во всем, я не хотела давить на тебя! Ты не любил математику, ты любил играть с младшими ребятами». А он скажет: «Я не знал, к чему это приведет, я был ребенком, я не мог ничего решать, а ты, ты, ты сломала мне жизнь», – и разотрет грязным рукавом помаду по лицу. И тогда я встану, посмотрю на него внимательно и скажу: «Значит, так. В мире есть два типа людей: одни живут, а вторые ищут виноватых. И если ты этого не понимаешь, значит, ты идиот».
Он скажет «ах» и упадет в обморок. На психотерапию потребуется примерно пять лет.
Или не так. Когда-нибудь у меня родится сын, и я сделаю все наоборот. Буду ему с трех лет твердить: «Не будь идиотом, Владик, думай о будущем. Учи математику, Владик, если не хочешь всю жизнь быть оператором колл-центра».
И в свое тридцатилетие он придет ко мне, этот потный лысеющий программист с глубокими морщинами на лице, и скажет: «Мама! Мне тридцать лет. Я работаю в “Гугл”. Я впахиваю двадцать часов в сутки, мама. У меня нет семьи. Чем ты думала, мама, когда говорила, что хорошая работа сделает меня счастливым? Чего ты добивалась, мама, когда заставляла меня учить математику?»
А я скажу: «Дорогой, но я хотела, чтобы ты получил хорошее образование! Я хотела, чтобы у тебя были все возможности, дорогой». А он скажет: «А на хрена мне эти возможности, если я несчастен, мама? Я иду мимо клоунов в торговом центре и завидую им, мама. Они счастливы. Я мог бы быть на их месте, но ты, ты, ты сломала мне жизнь»», – и потрет пальцами переносицу под очками. И тогда я встану, посмотрю на него внимательно и скажу: «Значит, так. В мире есть два типа людей: одни живут, а вторые все время жалуются. И если ты этого не понимаешь, значит, ты идиот».
Он скажет «ох» и упадет в обморок. На психотерапию потребуется примерно пять лет.
Или по-другому. Когда-нибудь у меня родится сын, и я сделаю все наоборот. Буду ему с трех лет твердить: «Я тут не для того, чтобы что-то твердить. Я тут для того, чтобы тебя любить. Иди к папе, дорогой, спроси у него, я не хочу быть снова крайней».
И в свое тридцатилетие он придет ко мне, этот потный лысеющий режиссер со среднерусской тоской в глазах, и скажет: «Мама! Мне тридцать лет. Я уже тридцать лет пытаюсь добиться твоего внимания, мама. Я посвятил тебе десять фильмов и пять спектаклей. Я написал о тебе книгу, мама. Мне кажется, тебе все равно. Почему ты никогда не высказывала своего мнения? Зачем ты все время отсылала меня к папе?»
А я скажу: «Дорогой, но я не хотела ничего решать за тебя! Я просто любила тебя, дорогой, а для советов у нас есть папа». А он скажет: «А на хрена мне папины советы, если я спрашивал тебя, мама? Я всю жизнь добиваюсь твоего внимания, мама. Я помешан на тебе, мама. Я готов отдать все, лишь бы хоть раз, хоть раз понять, что ты думаешь обо мне. Своим молчанием, своей отстраненностью ты, ты, ты сломала мне жизнь», – и театрально закинет руку ко лбу. И тогда я встану, посмотрю на него внимательно и скажу: «Значит, так. В мире есть два типа людей: одни живут, а вторые все время чего-то ждут. И если ты этого не понимаешь, значит, ты идиот».
Он скажет «ах» и упадет в обморок. На психотерапию потребуется примерно пять лет.
В большинстве случаев значение детских травм преувеличено. Если вы хотите потратить жизнь на то, чтобы обсасывать детские обиды, – имеете полное право это сделать. Но если у вас более интересные планы – избавляйтесь от этого груза. Если вы дожили до того момента, когда держите в руках эту книгу, то вполне справились со своей «невыносимой психотравмой», как минимум социально адаптировались настолько, что окончили школу, научились читать и задаетесь вопросами саморазвития и самосовершенствования. А значит, ваша психика достаточно гибкая и адаптивная для того, чтобы сосуществовать с детскими переживаниями. Подавляющее большинство родителей любит своих детей. Когда вы оцениваете свою семью, прежде всего исходите из однозначного факта: любой психически здоровый человек хочет быть хорошим.
Все-таки неадекватные садисты, получающие удовольствие от сознательного унижения других, особенно собственных детей, встречаются крайне редко. Люди в основной своей массе совершают поступки, исходя из своего понимания «хорошо» и собственной призмы восприятия, сформированной опытом, который тоже у каждого строго индивидуален. Это «хорошо» все понимают по-разному, так же как любовь и заботу, и к этому примешиваются еще и собственные травмы, комплексы, страхи, разочарования. Очень часто родители совершают ужасные, по мнению детей, поступки, именно потому, что хотят «как лучше», но не дают себе труда ни просчитать последствия собственных поступков в жизни отпрысков, ни проанализировать, почему поступают так, а не иначе.
На момент написания этой книги мне 37 лет. Мое поколение, пожалуй, впервые пытается осознавать себя, читать книги из серии «как разобраться в себе», посещать психолога, но все это пока неуверенно и нестабильно. У поколения моих родителей такого не было. А вот обиды на своих собственных родителей и прописные истины, вбитые с детства (часто в прямом смысле) и принятые за единственно существующие, были – как всегда и у всего человечества. И работать с этим, осмыслять было не принято. Что могли предложить эти люди поколению своих детей, кроме клубка неосознанных чувств, часто не самых приятных воспоминаний и полного непонимания, что с этим делать?
Кроме того, нужно понимать, что способность любить своих детей у каждого разная, так же как способности в других областях. Любовь к детям – это тоже своего рода талант. Все стараются, но не у всех получается одинаково успешно. Кто-то рожден, чтобы стать хорошим родителем, а у кого-то эти способности слабые или средние. Не нужно видеть здесь призыв к обязательному тесному контакту с родителями. Тем более иногда может существовать повод не ощущать особой близости с мамой или папой: возможно, кто-то из них страдал от алкогольной или наркотической зависимости, бил, унижал, говорил, что из вас никогда ничего не получится, и несмотря на то, что прошло много лет, вы этого не можете забыть.
К сожалению или к счастью, но родители – единственные люди, мнение которых будет влиять на вас всю жизнь.
Их слова и мнение будут эмоционально цеплять вас всю жизнь. И строить свою жизнь вы будете, либо подражая им, либо диаметрально противоположно («я никогда не буду таким же»). Отношения с ними прошиты в подсознании слишком глубоко, чтобы от них можно было легко избавиться. Но как раз понять это – значит уже отчасти освободиться.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!