Апельсинки. Честная история одного взросления - Ольга Савельева

— И ничего смешного, — говорит моя мама. Гасит хорошее настроение.

Я беру сына на руки и, громко топая, бегу с ним в ванную.

— Мама, не бегай и не топай, как слон. Мы у бабы. Это опасно и бойно.

— Что? Что он говорит? Ты настроила внука против меня?

— Мам, успокойся. Я никого не настраивала, он, наоборот, имеет в виду, что нужно выполнять твои правила на твоей территории.

— Все ясно, — причитает мама. — Мать у тебя плохая, мать мегера, бессовестная ты, неблагодарная… — Мама уходит в комнату плакать над своей тяжелой судьбой.

Я вздыхаю и засовываю ребенка под горячий душ, даже намыливаю ему голову… Ну а что? Вместо вечернего купания сразу…

Дася ловит языком капельки воды и говорит задумчиво:

— Наверное, у бабы тозе ангел-хринитель…

В детстве я страдала от лишнего веса, сутулости и косолапия.

Я вся как бы стремилась нырнуть внутрь себя: ручки в замочек, ножки — носочек к носочку, неосознанно ссутуленная спина, голова вжата в плечики, будто в ожидании подзатыльника.

Мне никто никогда не давал подзатыльников. Максимум могли отшлепать, поставить в угол, сказать что-то досадное. Тем не менее я все равно словно пряталась от всех в свою раковинку, где цвела рассада для будущих комплексов и психологических проблем.

Сегодняшние взрослые, свернутые на понятиях «синдром дефицита внимания ребенка», «гиперактивность» и тому подобных нюансах, обязательно считали бы эти симптомы с поведения ребенка и увлеченно принялись бы их лечить, но раньше такого не было: ребенок хорошо ест и нормально учится, а значит, здоров.

Бабуся придумала отдать меня на хореографию: в Доме пионеров как раз открылся такой кружок, а для льготников — бесплатно.

Я живу без родителей, хотя они живы, здоровы и проживают в столице, но об этом говорить не обязательно: важнее статус льготника, чем торжество справедливости.

Работаем на прибеднение. Как не принять в кружок балета девочку-сиротинушку?

Хореография была призвана убить сразу трех зайцев: выпрямить спину, развернуть стопы и скинуть лишний вес.

Бабуся позвонила маме в Москву будто бы посоветоваться. На самом деле смысл звонка был совершенно другим: «Смотри, кукушка, как много мы с дедом делаем для внучки».

Мама горячо поддержала идею с хореографией. Ей, как любой маме, нравилось думать, что ее дочка не просто сказочно хороша, но еще и стройна, как балеринка, танцующая в старой шкатулке под плачущие звуки шарманки.

Я слушала разговор, точнее приговор, и сокрушалась: мама, видимо, совсем забыла, какая я толстая и как нелепо я буду смотреться в балетной пачке.

Хотя пару месяцев назад дедуся водил меня в фотоателье, где меня фотографировали за руку с зубастым, но улыбчивым крокодилом Геной.

На фотографии я вышла особенно толстенькой, напуганной и невероятно грустной, и бабуся, отправляя фото маме в конверте с маркой, все причитала:

— Ну что, сложно было улыбнуться? А то выражение лица, как будто тебе еще год срок мотать на каторге добавили, а семь уж отмотала…

Я жила с бабусей и дедусей восьмой год…

Учительницу хореографии звали Инга Всеволодовна. Мне это имя казалось холодным и отталкивающим. Как будто с лестницы скинули рояль, и он скачет по ступенькам, тренькая: «Все-во-ло-дов-на…» И сама учительница, стройная, тонкая, с длинной морщинистой шеей и зачесанными в тяжелый седоватый пучок волосами, производила впечатление неприступной и высокомерной женщины.

Каждое занятие начиналось с разминки. Пяточки вместе, носочки врозь, из первой позиции, начали, и-и-и…

— Так, стоп! — Инга Всеволодовна раздраженно подергивала плечом. — Савельева, это батман или у тебя ногу судорогой свело?

Я опускаю глаза. Я очень стараюсь, но балетный класс, по всему периметру отделанный зеркалами в полный рост, с первой минуты занятия выдает безжалостную очевидность: на фоне нежных дюймовочек в купальничках, моих одногруппниц, я выгляжу как перекачанный Винни-Пух, которого с трудом впихнули в купальничек, который, не ровен час, скоро порвется на тысячу лоскутков под давлением моего объемного тельца.

Все занятие Инга Всеволодовна дергает меня, сбивая меня с ритма и высмеивая мою неуклюжесть.

— Савельева, это танец лебедей, а не бегемотов. Ты что-то перепутала…

— Снежинки прыгают, Савельева тоже прыгает, но только так, чтобы пол не проломить…

И, наконец, финал занятия. Последняя пытка.

— Савельева, когда будем худеть?

Зачем женщина бальзаковского возраста задает этот вопрос восьмилетнему ребенку каждое занятие при всей группе? Я не несу никакой ответственности за свой рацион, я кушаю то и тогда, что и когда приготовит бабуся.

Бабуся же — кулинарная мастерица. У нее дар. Продуктовая чуйка. Она бесподобно печет булочки с корицей и варит нежный холодец. Она строга и заставляет доедать все до конца. Первое, второе и компот. С булочкой.

Где уж тут похудеть?

Не правильнее ли поговорить о похудении с дедусей и бабусей или не деликатнее ли сказать то же самое мне самой, но тет-а-тет, без лишних ушей?

За что эта немолодая, но молодящаяся балерина мстила мне? За то, что она не прима? За Дом пионеров маленького провинциального городка — единственное место, где пригодился ее очевидный только ей талант? За шею, не скрывающую уже безжалостный возраст, но назло всем вытянутую в привычную балетную позицию — вздернутым подбородком чуть вправо и вверх?

Я стою, опустив глаза, и не знаю, что ответить.

— Ко-гда бу-дем ху-деть, Савельева? — ухал рояль по ступенькам.

— Я… я… я… не знаю. Я буду стараться…

— Ты уже два месяца стараешься. Скоро отчетный концерт. А я даже на танец снежинок не могу тебя поставить. Посмотри на себя, какая ты снежинка? Ты нижний ярус снеговика!

Девочки, мои одногруппницы, в розовых купальничках, белых пачечках и бежевых пуантиках с атласными ленточками, нестройно и подобострастно захихикали.

Потом, в раздевалке, они будут меня успокаивать и гладить по плечику, но тут, под пронизывающим взглядом Инги Всеволодовны, нельзя показывать свое сочувствие. Иначе она пройдется катком презрения и по ним.

Занятие заканчивалось, и девочки горошинами высыпали в раздевалку к родителям. Меня ждал дедуся. Он приветливо махал мне рукой и спросил, как позанимались.